не слушаю. Потому что телефон Марка падает на пол, а он прижимает меня к стене, обхватывая руками моё лицо, проникая горячим языком в рот, и накрывая меня своим большим телом.
Тогда-то и загорается свет.
Глава 7
Было очевидно, что буря не утихнет до завтра, и я решаю остаться на ночь у Марка. Удивительно, но эти две вещи никак не связаны — хотя это не та история, которую я рассказываю отцу, когда звоню сообщить, что не смогу вернуться домой.
— Только не забудьте принести противень завтра утром, когда придёте, — говорит он нам, немного обеспокоенный судьбой своей запечённой ветчины.
Бровь Марка взлетает вверх, и я заканчиваю разговор, прежде чем папа успевает услышать, как он говорит, что ему следует «перестать так рисковать безопасностью моей девушки».
Ещё час назад я думала, что он меня забыл, а теперь он называет меня своей девушкой. Эти отношения развиваются слишком быстро, и у меня в груди словно фейерверк.
— Марк, на случай, если ты подумываешь купить моему отцу целый набор противней…
— Категорически нет, — он притягивает меня к себе, касаясь подбородком моей макушки. Комптоны никогда не были любвеобильной семьёй, но, казалось, он не может перестать прикасаться ко мне. — Отсутствие у твоего отца медного противня привело тебя ко мне и разрешило самое неприятное недопонимание в моей жизни. Я сделаю всё возможное, чтобы у этого человека до конца жизни не было ни одного противня. — Я чувствую, как он улыбается. — К тому же, ветчина может стать моим новым любимым блюдом.
— Сейчас подходящее время напомнить тебе, что ты вегетарианец?
— Тише, — бормочет он и ведёт меня наверх, в свою комнату, пока снаружи всё ещё свирепствует буря.
Прошло около десяти лет с тех пор, как я была здесь в последний раз, но она не сильно изменилась. Его пластинки и проигрыватель по-прежнему стоят в том, что Табита назвала «хипстерским уголком», а его школьные награды пылятся на книжной полке. Но самое большое отличие, от которого у меня перехватывает дыхание, заключается в том, как он тянет меня за собой на свою односпальную кровать.
Это впервые. И мне следовало бы смущаться или нервничать, но быть здесь с ним казалось таким естественным. Он крупный мужчина, и места в обрез, так что мне приходится лежать наполовину на нём, но я не возражаю. Я вдыхаю его чистый, знакомый запах, и ожидаю — нет, я надеюсь, молюсь, — что пальцы, выводящие круги на моей пояснице, осмелеют и скользнут мне под свитер, но долгое время он не делал ничего, кроме как поглаживал мои волосы.
— Что скажет твоя сестра? — спрашиваю я через мгновение, пытаясь не казаться слишком нетерпеливой.
— О чём?
— Об этом. О нас. Она будет в шоке?
— Таб? — фыркает он. — Сомневаюсь. Она всегда знала, что у нас с тобой особые отношения. Это она рассказала тебе о моих чувствах, помнишь?
Я-то помню.
— Она всё ещё там?
— Что?
Я указываю на стол.
— Коробка. С фотографиями.
— Нет, — усмехается он.
— О, — я немного расстроилась.
Пока он не добавляет:
— Эта коробка всегда со мной, Джейми. Куда бы я ни переезжал.
— Ох, — я сглатываю. — Ты… Та фотография, где я в выпускном платье. Ты когда-нибудь…
— Распечатывал её? Нет. Но… — с некоторым усилием он вытаскивает телефон из кармана и разблокирует его. На заставке была…
— Нет.
— Ага, — его губы прижимаются к моему виску. — Я поставил её на заставку сразу после того, как сделал снимок. Потом, бывало, менял на другие, но через несколько месяцев снова ставил её. Вот почему я никогда не думал о тебе как о той, что «ускользнула», Джейми. Ты говорила, что значила для меня лишь это, тогда, на свой день рождения, но это неправда. Ведь чтобы ты действительно ускользнула из моей жизни, мне нужно было бы самому тебя отпустить. А я никогда этого не хотел.
Сердце колотится где-то в горле. Я прижимаюсь к нему ещё ближе.
— И это не просто детская влюблённость. В том, как я тебя хочу, нет ничего невинного. И как только текила выйдет из твоего организма, я тебе это покажу.
— Марк, я не пьяна.
Это чистая правда. Может, я и не смогу пройти по канату, но… и в обычной жизни у меня с балансом не очень. И моё суждение нисколько не затуманено.
— Тс-с.
— Нет, я серьёзно. Я совершенно трезва.
— Может быть, завтра мы сможем…
Я позволяю своей руке скользнуть под его футболку, касаясь его тёплой кожи. А затем нырнуть под пояс его джинсов.
У Марка сбивается дыхание.
— Джейми…
— Если ты этого не хочешь, — говорю я, прежде чем моя храбрость иссякнет, — то всё в порядке. Я могу подождать, или… мы можем обсудить это. Но если единственное, что тебя останавливает, это мысль, что я не в том состоянии, чтобы делать выбор, тогда мне нужно, чтобы ты знал: я никогда не была так уверена, как…
Видимо это всё, что ему нужно было услышать. Потому что он резко переворачивает нас, и секунду спустя Марк Комптон уже надо мной, его тёмные волосы спадают на лоб, пока он целует меня со всей страстью: мои губы, шею, челюсть. Он произносит моё имя бесчисленное количество раз, с бесчисленным количеством интонаций, которые означают лишь одно. Затем он, наконец, скользит рукой мне под свитер, и, хотя за окном свистит ветер, такие понятия, как холод и снег, настолько далеки от меня, что я не могу вспомнить, испытывала ли я когда-нибудь что-то, кроме этого нарастающего, всепоглощающего жара.
Его мускулистое бедро настойчиво скользит между моими. Его пальцы расстёгивают мой бюстгальтер, а грубые ладони поглаживают мои соски. Я выгибаюсь, готовая полностью раствориться в удовольствии от его прикосновений, но краем глаза замечаю старый учебник по исчислениям, и…
— Это странно? — спрашиваю я его.
Марк поднимает голову, с красными щеками и затуманенным взглядом, прерывисто дыша.
— Джейми, поверь мне. Ничто — ничто — в моей жизни никогда не было менее странным, чем смотреть на твою грудь.
— Нет, я имею в виду… кровать? Заниматься этим в твоей старой комнате? Мы оскверняем твои чистые детские воспоминания?
Он обдумывает это. Кивает. Затем говорит на полном серьёзе:
— Ты права. Давай перейдём в комнату Табиты.
— О. Эм… Я не уверена, что…
— Ты права, это безумие. Кровать моих родителей больше.
Я ахаю. И когда понимаю, что он издевается надо мной, то щипаю его за бок.
— Джейми, — говорит он сквозь смех, — здесь происходили довольно… невыразимые вещи, и почти все они
