Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
– Держи!
Я оглянулся. Шамиль протягивал мне автомат.
– Если мы не убьем их, они убьют нас. Ты сам повторял это в Афгане…
– Я по своим не стреляю.
– А мы, значит, чужие?
– Вы тоже свои.
– Это вы, русские, считаете так.
Раззаев ушел, а я высунулся, стал наблюдать. Ксения тоже поднялась, но я решительно и молча усадил ее на место. Вертолеты, похоже, отбомбились. Артподготовка закончилась. Деревня горела, и о разрушениях можно было только догадываться. Собровцы подползали – шевелящиеся на поле серые точки. Они не могли выпрямиться во весь рост: с нашей стороны началась отчаянная пальба, чувство нереальности происходящего захватило меня, я был в зазеркалье, в перевернутом мире. Вокруг шла война, но я не стрелял, как обычно, из автомата или пулемета, хоть и находился в эпицентре безумного действа, в котором участвовали десятки, сотни, тысячи людей – мои друзья-собровцы, мой лучший сержант Шома Раззаев со своей бандой борцов за независимость… Судьба устроила всем нам приглашение в фантастический иллюзорный сон. Мы все бредили, всей страной, под веселым, бесшабашным руководством горького седого мужика, который косноязычно пытался, чтобы мы его поняли… Его проклинали все – от зачуханного солдата до прожженного боевика-исламиста. Полковники и рядовые крыли его одинаковым матом, а генералы тихо поругивали в своей среде…
Удав высунулся, приладил автомат на бруствер, прицелился, послал длинную очередь.
– Что ж ты, сука, по своим стреляешь? – не выдержал я. – Или ты не русский?
Он повернул ко мне голову, посмотрел мертвенным взглядом, с каким потенциальные убийцы воспринимают что-то досадное и малоприятное, разлепил плоский рот:
– Это не твое собачье дело – по кому я стреляю… Белый дом обстреливали тоже русские? А мента замочить для меня первое дело.
Он выстрелил еще один раз и ушел. Я его раздражал.
Наступающим не давали поднять головы. Поле, проклятое поле, где все как на ладони, жалкие кусты камыша не спасут от жгучих пуль снайперов. Сколько уже сейчас лежат там, уснувших в мгновение? Сколько раз я видел подобную страшную неожиданную смерть, и каждый раз она поражала своей бесконечной вселенской несправедливостью…
Снайперы засели на крышах, и они видели всех, лишь выбери цель. Привычный приклад у щеки, послушное перекрестье прицела, наплывающее на очередную жертву. Короткий хлопок – и в круглом поле окуляра еще одна короткая смерть – обыкновенная и никчемная.
Боевики подбили еще одну боевую машину, видно было, как выскакивал оглушенный экипаж, как выносили тяжело раненного, а может, убитого…
Опять с нашей стороны методично заработал миномет. Я физически ощутил, как все ближе и ближе ложатся мины, как трудно нашим бойцам втиснуться в сухую корку земли, чтобы спастись. Ребят швырнули, как на раскаленную сковородку, ни спастись, ни перекреститься, ни головы поднять. Я понял, что атака захлебнулась, что никто не даст команду напропалую идти на пулеметы, не те времена; обороняющиеся засели прочно, они будут грызть землю и камни, но просто так не выйдут из домов, окопов, подвалов…
…Когда стрельба стала затихать, я вспомнил о записке, которую мне передал офицер. При нас безотлучно находился Джамаль. Когда он задремал, я достал ее и при свете горящего здания прочитал ее.
В ней значилось: «Л/с 250-260 чел. 4 крупнокалиб. пулемета, 50 ящиков с патронами, гранатами, около 100 "мух" и "шмелей", три 92-мм миномета.+ наше: 36 автоматов, 3 – ПК, 15 "мух", 5 "шмелей", 20 ящиков с патронами, 2 ящ. с руч. гранатами, 2 – гранатомета, около 20 выстрелов». Я все понял: милиционер дал мне подробную раскладку арсенала бандитов и захваченного оружия. Все это железное дерьмо могло стрелять очень долго. Если бы оно хранилось в одном месте, можно было бы рискнуть подорвать его. Но его, конечно, давно распределили между собой. И отнять или уничтожить его не сможет даже супергерой. Записку я тут же уничтожил, запомнив ее содержание.
Оператору разрешили снимать все, кроме боевиков. Мы пошли по селу, еще вчера оно ничем не отличалось от других подобных в этом районе – белые каменные дома, высокие металлические заборы, охраняющие семейный порядок, уют и покой. Ныне же мы шли по обломкам. Ксения порывисто вздыхала и подавленно смотрела по сторонам. «Зачем это нужно?» – повторяла она. Лицо ее потемнело, а когда она увидела оторванную человеческую кисть, а через несколько шагов – ногу в ботинке, стала трястись в нервной лихорадке. Я взял ее за руку и крепко сжал: «Ты ведь не первый раз на войне?» – «Да… Но такого я еще не видела…» Я отвел ее обратно в подвал и попросил никуда не выходить.
За нашими спинами сухо потрескивали выстрелы, но еще более страшно и безнадежно догорали дома, громко лопался шифер, вывороченные наизнанку стены обнажили внутренности комнат: обугленные остатки непременных ковров на стенах и полу, разбросанная утварь, обломки мебели, тряпки. Неожиданная для села, как горный обвал, война устроила беспощадную ревизию людским жизням. Колонна автобусов, остановленная в селе, перевернула счастливую страницу в судьбах. Все, что до этого казалось для жителей безрадостным, стало светлым и счастливым воспоминанием, потому как сам сатана приехал на длинном хвосте, собрав вокруг тысячи вооруженных озлобленных людей и отдав им команду на уничтожение друг друга.
Нас преследовал кислый запах гари. Но камера не снимала запахи, а моя ручка не способна была запечатлеть пляшущий свет пожарищ.
Я проклинал тот день, когда решил стать журналистом. Я давно разочаровался в войнах, которых повидал больше чем достаточно. И вот теперь я снова в дыму и огне, ступаю по черной земле среди обломков и хаоса. Чтобы полюбить войну, нужно полюбить смерть.
Мы пошли к мечети – сооружению из белого камня с непременным минаретом, не таким, конечно, как в сказочном Самарканде, но достаточно внушительным, с серебристым куполом.
– Убери камеру! – сказал я Циркусу, завидев аккуратный ряд тел, выложенных у стены. Их было около десяти, вокруг молча стояло еще человек пятнадцать. – Там убитые боевики…
– Эх, снять бы… Цены не было бы таким кадрам.
– Не рискуй, разобьют камеру, потом еще пристрелят.
Мы развернулись и пошли в обратном направлении – боевики приметили нас и, кажется, готовились разорвать на куски, если мы только посмели бы начать съемку…
Снова начался обстрел. Пули свистели совсем рядом, над головами. Мы прыгнули в спасительный окоп, в котором промерзли около часа. Война превратилась в позиционную – с вялыми постреливаниями и отдельными взрывами. Хорошо это или плохо, сидя в окопе и слушая стоны раненого боевика, толком и не разберешь…
Нас всех хитроумно разделили и рассадили по окопам. Мы танцевали боевые вдохновляющие пляски под знаменами – за нами следили с трибун и из окон высоких кабинетов, пряча усмешки в усах и толстых складках щек. Нам поощрительно улыбались и, смахивая слезу, посмертно награждали. Все это называлось священным долгом, делом чести и совести. Мы сами отрыли себе окопы. И те десятеро боевиков уже легли в них навечно. Мне их жаль, не потому что им немного не повезло, а потому что их обманули. Все убитые на войне – обманутые.
Ознакомительная версия. Доступно 12 страниц из 57
