Он повернулся на пятках и пошел вперед, чтобы включить свет в темном коридоре.
– Я так понимаю, – произнес Чэпмен, – что какой-то лейтенант-жополиз из Девятнадцатого участка решил не портить отчетность перед шефом. Спорим, когда я позвоню им, то выяснится, что они зарегистрировали нападение на Лоуэлла Кэкстона как нарушение общественного порядка, а не как попытку убийства. Не дай господь напугать добропорядочных жителей Верхнего Ист-Сайда слухами о том, что в их благопристойном районе чуть было не совершилось преступление, они еще, чего доброго, решат, что живут в Гарлеме.
7
– А вот еще Дега, – сказал мне Кэкстон, останавливаясь перед картиной. – Возможно, из курса колледжа вы помните, что после наполеоновских войн в некоторых слоях общества было решено, что старшие сыновьях должны становиться юристами. Эдгар послушался отца и записался на Faculté de Droit.[10]К радости всего остального мира – в отличие от его родителей, – уже через месяц он бросил юриспруденцию ради более творческого занятия.
Кэкстон зашагал дальше.
– Сезанн почти год провел в юридическом колледже в Эксе, томясь от скуки. А Матисс некоторое время даже поработал адвокатом, составлял иски и вел дела. И только когда он вынужден был остаться дома из-за аппендицита, мать подарила ему первый набор красок. Десять лет спустя он изменил историю изобразительного искусства, изобретя фовизм – сочетание ярких красок и причудливых форм. Представьте, сколько бы мы потеряли, если бы хоть один из этих корифеев увяз в трясине правоведения! А вы случайно не рисуете, мисс Купер?
Под видом краткой лекции по истории искусств Лоуэлл Кэкстон дал мне понять, как негативно он относится к профессии юриста. Что ж, его позиция ясна.
Коридор был сплоить увешан полотнами импрессионистов, от которых дух захватывало. Казалось, я иду по музейной галерее. Кэкстон распахнул последнюю дверь, она вела в спальню Дениз. Контраст был потрясающим.
– Есть некоторая зацикленность на себе, не правда ли? – спросил он с усмешкой.
Комната казалась храмом своей бывшей владелицы, каждая картина в ней была портретом Дениз.
– Это все, естественно, подарки художников. Благодарность за ее умение обращать их талант в золото. Алхимия. Забавно, не правда ли? Все это благодаря Уорхоллу, а он даже не подозревает об этом.
Над спинкой огромной кровати с множеством маленьких подушечек, заправленной потрясающе красивым антикварным постельным бельем, висели четыре разноцветные репродукции молодой Дениз Кэкстон, выполненные в стиле Уорхолла. Юная невеста с лебединой шеей и белозубой улыбкой королевы, возможно, и достойна кисти художника, вынуждена была признать я, но это обилие портретов немного пугало.
Мы с Майком и Мерсером обошли спальню, рассматривая подписи и удивляясь разнообразию стилей. Некоторые имена были мне знакомы – Ричард Сассмен, Эмилио Гомес и Анеас Маккивер, – но об остальных я никогда не слышала. На одних картинах Дени Кэкстон была полностью одета и увешана драгоценностями, на других – полностью обнажена и распростерта в эротической позе. Тут были торсы без головы и конечностей и головы без туловища.
– Как же она допустила сюда вон ту? – поинтересовался Чэпен, указав на холст размером в три квадратных фута, где на желтом фоне в правом верхнем углу был изображен маленький розовый прямоугольник.
Кэкстон рассмеялся.
– Это тоже Дениз, детектив. Так ее увидел Алан Левински. Она даже шутила по этому поводу. Ей удалось продать около дюжины «портретов» Левински, мистер Чэпмен. Покупателями стали Бардо, Трамп и Тед Тернер – остальных просто не помню. Несколько прямоугольников, пара трапеций, штуки три квадратов. Et voilà,[11]портрет готов.
– Если хотите знать мое мнение, то это сильно напоминает «Голого короля», – заметил Чэпмен.
– Именно, – согласился Кэкстон. – Полностью с вами согласен. Дениз часто подтрунивала над моими традиционными пристрастиями – называла их излишне реалистичными, вышедшими из моды. Жаль, что Ф.Т. Барнум[12]не дожил до нашего времени. Сейчас в мире каждые две минуты рождается по маляру, мнящему себя художником, вот что я вам скажу. Думаю, Барнум не отказался бы работать на пару с Дени.
Мерсер внимательно осмотрел мебель – прикроватные тумбочки, туалетный столик, крышку комода, – но нигде не было ни клочка бумаги, ни записки, ни номера телефона. Все на своем месте, идеальный порядок. Либо миссис Кэкстон обожала чистоту, либо Валери убрала все бумаги до нашего прихода.
– Не знаете ли вы – или скорее ваша домработница, – не пропало ли что-нибудь? – спросил Мерсер. – Драгоценности, одежда там…
– Понятия не имею, – ответил Кэкстон. Он подошел к единственной двери в спальне, не считая входной, распахнул ее, и нашим взорам предстала гардеробная, размерами, наверно, превосходящая половину квартир-студий на Манхэттене. Одежда была развешана по категориям – платья, брюки, костюмы, вечерние платья, – и каждая группа к тому же разобрана по цветам.
– Мелкие драгоценности хранятся в сейфе. А более ценные вещи, те, что достались от матери и grand-man,[13]– в банке. Мы, разумеется, проверим их сохранность в течение недели, и я дам вам знать. А теперь, если вы все осмотрели, давайте пройдем в кабинет Дениз.
Я хотела задержаться в будуаре, но выбора не было, поэтому мы побрели за Кэкстоном обратно по коридору, а затем в другую дверь.
В своем домашнем офисе Дениз соорудила некое подобие тронной залы, ее почетное место было за столом пятнадцатого века, который, по словам Лоуэлла, он нашел в одном из монастырей Умбрии.[14]За столом она работала, из украшений на нем были только часы работы Фаберже. Напротив высокого кожаного трона Дениз стояли два стула, в кабинете было еще четыре из того же гарнитура. На стенах висели картины абсолютно неизвестных мне авторов – все современные, а их подписи ни о чем не говорили.
Кэкстон обошел стол и опустился на трон Дениз, осмотрел кабинет с таким видом, будто первый раз видел его с этого ракурса. Затем пригласил нас сесть и задать оставшиеся вопросы о его покойной жене.
– Джентльмены, когда же вы спросите меня, не было ли у нее врагов?
– Да хоть сейчас, – отозвался Чэпмен. – А что, длинный список?
– Полагаю, все зависит от положения человека в мире искусства. Например, обозленный artiste,[15]уверенный, что дилер взял себе слишком большие комиссионные. Посмотрите на стены, и вы увидите, сколько у вас может быть подозреваемых. Потом, еще есть клиенты, которые время от времени выясняют, что по совету дилера переплатили за картину, которая им не нравится и которую они не могут продать по устраивающей их цене. В этом бизнесе нет ни единого человека, – продолжил он, – которого хоть раз за годы работы не обвинили бы в намеренном или случайном сбыте подделки. Кроме того, аукционная шумиха, когда правительство начинает обвинять продавцов в том, что они подают мошеннические заявки, чтобы сбить цены. На первый взгляд, джентльмены, это мир изящества, утонченных манер и гармонии. Но за внешним лоском он так же грязен и опасен, как любая коммерция, стоит только снять первый слой гуаши.
