Он понял, что ему надо немедленно исправить положение, хотя бы попытаться.
— Моене, если это действительно так важно, то я сам мог бы туда съездить. — Он был словно подсудимым, который не желает признавать собственного приговора. Ведь это бессмысленное, дерьмовое дело, «висяк», к которому ни с одной стороны не подступишься. Однако замечания Моене оказывали на него именно такое действие: ее критика не была конструктивной, а нападки касались методов его работы, принципов, да и вообще его отношения к обязанностям полицейского. — Прямо сейчас и поеду. Если что-то найду, то доложу напрямую, хорошо?
— Лучше поздно, чем никогда, Валманн. — Моене улыбнулась своей обычной кисло-сладкой улыбкой победительницы. Даже морщинки вокруг глаз и рта излучали триумф.
— Вполне возможно, что там осталось что-нибудь любопытное, — пробормотал Валманн, поднимаясь.
Не считая позора, которым Моене покрыла его на глазах всего отделения, Валманн не имел ничего против того, чтобы проехаться к югу от Стангеланда. Ему необходимо было поразмяться. Нужно было сменить обстановку. А больше всего ему хотелось сосредоточиться на чем-нибудь, что отвлекло бы его от мыслей о трагедии на вилле Скугли. Он попытался хладнокровно относиться ко всем противоречивым подробностям жизни семейства Хаммерсенг, но это оказалось непросто. Подробности эти, не поддающиеся полицейскому расследованию, манили и звали за собой. Он сопротивлялся. Он успокаивал себя тем, что не он будет разгадывать загадку смерти супругов Хаммерсенг. Однако, съездив туда вчерашним вечером (что было отступлением от правил и, честно говоря, очень по-дилетантски), он врубился и в эту работу. Он осмотрел дом, допросил свидетеля… Анита работает в группе Трульсена, и это все усложняет. Только его импровизаций не хватало. И по сравнению с его ляпом — тайным посещением места преступления, которое расследует не он, — все его неприятности с Моене и ее недовольство расследованием дела о «лесном трупе» покажутся цветочками… Хм, такими цветочками, какие по весне расцветают в лесу возле Тангена… Хм… Не успел он сесть в машину, как настроение резко пошло вверх.
Было все еще прохладно, но ясно, поселок Стангебюгда был залит светом, сияющее небо раскинулось от полей до моря. Он старался впитать в себя эту картину, запечатлеть ее в памяти перед тем, как заехать в чащу леса дальше к югу.
Рубленый домик стоял на окраине заброшенного поля. Заброшенный и разваливающийся, он так и просился на иллюстрацию к книжке о сельской жизни. Серая сараюшка и уличный туалет, казалось, вот-вот развалятся. Крыша местами просела, но под основанием дома лежали четыре больших камня, и пол выглядел целым. Из-под досок пола торчали острые колья для сушки сена и ржавые садовые инструменты.
Не зная, с чего начать, Валманн в нерешительности остановился. Ему не надо было прилагать особых усилий, чтобы выяснить, кому принадлежит домик. Конечно, тому, кто владел всей землей в округе, то есть крупнейшему землевладельцу в регионе. Когда они связались с управляющим хутора Брагенес, чтобы уведомить о найденном теле и начатом расследовании, тот сообщил им, что сейчас владелец находится за границей. По этой причине у Валманна не было ключа от дома, и он решил сначала осмотреть сарай, а если точнее, туалет: если тут кто-то жил, то жильцы в первую очередь оставили бы визитную карточку именно в этом достойном месте.
Рулончик туалетной бумаги на гвозде был относительно чистым, а по краям были нарисованы маленькие красные сердечки. Внутри, на деревянном сиденье, лежало два номера «Смотри и слушай» — эти вездесущие газеты были датированы августом и сентябрем прошлого года. С солидной долей отвращения он поднял крышку и заглянул в унитаз. При раскопках древних городищ, исследовании развалин монастырей и других археологических изысканиях туалет всегда был самой настоящей сокровищницей для археологов. В дерьме вещи хорошо сохраняются. Дерьмо не тонет — ни в туалете, ни в жизни.
Внизу, в яме, он разглядел только кучу дерьма и какой-то белый продолговатый треугольник, чуть плотнее куска бумаги. Гигиеническая прокладка.
Вернувшись на лужайку, он сам себя попытался убедить в том, что это еще ничего не значит. Женщина просто гуляла по лесу и воспользовалась возможностью справить нужду под крышей, а не присаживаться под кустом. Но все вместе: прошлогодние газеты, рулончик туалетной бумаги с красными сердечками — приводило к версии, которая напрашивалась сама собой. Его профессиональные инстинкты пошли на поводу у обыкновенного любопытства: ему нужно зайти в дом. В доме, похоже, кто-то жил.
Все работники хутора Брагенес были на полевых работах. Холодное солнце быстро высушивало землю, поэтому в ближайшие недели земледельцы Станге должны будут собирать камни, боронить и сеять. Огромные территории ждали обработки. Везде, насколько хватало взгляда, виднелись облака пыли над сельскохозяйственными машинами.
Почти до часу дня Валманн просидел в машине, а потом мучительно захотел выпить кофе. Он уж собрался все бросить, завести машину и, вернувшись в Хамар, побежать в полицейскую столовую, но тут на лужайку заехал трактор. Он остановился, а из кабинки выпрыгнула женщина в рабочей одежде. Быстрыми шагами она направилась к нему, словно ждала его. Он вышел из машины и подошел представиться ей.
— Так-так, опять полиция, — холодно резюмировала она. В голосе ее не слышалось ни дружелюбия, ни любезности, скорее, она хотела показать, что у нее нет времени заниматься какой-то ерундой. Ее зовут Гудрун Бауге, и она жена управляющего хутором Бьярне Бауге. Она заехала домой, чтобы приготовить чего-нибудь перекусить. Если он хочет, может выпить с ними кофе.
Валманн не отказался.
Дом управляющего хутором Брагенес можно было назвать богатым: просторная кухня, длинный деревянный белый стол, стулья с высокими спинками и с узорчатыми подстилками на сиденьях. От вида древней, до блеска вытертой скамейки под окном у какого-нибудь антиквара непременно слюнки бы потекли. Прежняя каморка для прислуги была переоборудована в кабинет. За приоткрытой дверью Валманн смог разглядеть полки с бухгалтерскими папками и сейф в углу, а на столе — компьютер, новее, чем его собственный. Он почти начал надеяться на глоток настоящего кофе из старомодного деревенского кофейника, но фру Бауге засыпала молотый кофе в обычную кофеварку. Она принялась доставать из холодильника еду (и куда, интересно, в норвежских деревенских домах подевались чуланы?), и он объяснил, зачем приехал.
Нет, она не знала, что в хижине кто-то жил, во всяком случае, в течение последнего года. Это вообще не входило в их обязанности — если хижина, которая вообще-то была частью небольшого земельного хозяйства, сдавалась кому-то внаем, то этим занимался сам хозяин, Солум. А он по полгода жил во Флориде, где купил дом, когда овдовел.
— А ключи? — поинтересовался Валманн.
— Понятия не имею ни о каких ключах. Надо спросить у Бьярне, когда он придет, — равнодушно послышалось в ответ. Похоже, приготовление еды важнее.
Заслышав, что муж вошел в прихожую, она прокричала ему, даже не дав стянуть сапоги и зайти на кухню:
