С точки зрения семантики и современной логики, высказывание «Мэрилин Монро была самой красивой женщиной своего времени» можно считать автореферентным высказыванием, поскольку оно справедливо относительно нервной системы говорящего. Если его переформулировать как «По-моему, Мэрилин Монро была самой красивой женщиной своего времени», оно становится «истинным» (если только мы не заподозрим, что говорящий намеренно нас обманывает). Такие автореферентные «истины», разделяемые одним человеком или группой людей в какой-то момент времени, справедливы лишь относительно их нервных систем. Это не означает, что такие высказывания «ложны», а говорит лишь о том, что они еще более относительны (и субъективны), чем юридические «истины», и имеют совершенно иную природу, чем научные и математические «истины».
Судя по всему, ошибки и потенциальный догматизм вкрадываются в наше «мышление» при недостаточной точности нашего языка. Если высказывание «Мэрилин Монро была самой красивой женщиной своего времени» кажется «объективно реальным» и может легко взбесить поклонников Софи Лорен, то в высказывании «По-моему, Мэрилин Монро была самой красивой женщиной своего времени» выражается автореферентное суждение, или личное мнение, никак не претендующее на «объективность».
Точно так же высказывание «Бетховен талантливее Моцарта» полезнее переформулировать в сугубо автореферентное высказывание: «Пo-моему, Бетховен талантливее Моцарта». Понятно, что проведение такой семантической реформы лишило бы музыковедение (и искусствоведение в целом) их пылкости и стервозности, но придало бы им больше смысла.
С точки зрения логического позитивизма, высказывания сравнительного характера о красоте Монро и Лорен, гении Бетховена и Моцарта или таланте Ван Гога и Пикассо считаются «бессмысленными». Мы не будем столь категоричными, а ограничимся лишь внесением поправки: такие высказывания полны смысла, но лишь для людей, которые их формулируют. Называя такого рода высказывания авто-референтными, мы стремимся уберечься не только от ошибок, но и от раздражения, которое неизбежно возникает во время разговора, если молчаливо допускается, что это высказывания такого же порядка, как о точке кипения воды, равенстве pq и qp и даже отравлении д-ром Криппеном собственной жены.
А как вам нравится высказывание ««Любовник леди Чаттерлей» — порнографический роман»? Можно считать это высказывание «юридически истинным», пока наши суды не изменят мнение по этому поводу. А можно считать это высказывание таким же автореферентным, как и сравнительное высказывание о красоте, но тогда суды при рассмотрении дела будут путать автореферентные высказывания с другими, более объективными высказываниями. Увы, благодаря такого рода размышлениям я стал неисправимым агностиком. Так что пока не изобретут какой-нибудь порнографометр, вопросы о «Леди Чаттерлей», Шекспире или о фильмах Мэрилин Чемберс останутся в корне отличными от вопросов о напряжении в электрической цепи.
А пока в продаже не появился измеритель красоты и порнографометр, разумно считать высказывания о красоте и порнографичности автореферентными, если мы не хотим называть их вслед за логиками-позитивистами бессмысленными.
Но тогда как быть с высказыванием ««Любовник леди Чаттерлей» — женоненавистнический роман»? Назвав его автореферентым, мы рискуем стать еще более непопулярными. Как и в примере со строительством новой атомной электростанции, мы, похоже, переходим в пограничную область, где «научное», «эстетическое» и «моральное» невозможно отделить друг от друга к удовольствию двух толкователей, и где «объективное» пугающе переплетается с «субъективным».
Возможно, признав существование такой проблемы, а не голословно утверждая, что она решена, мы немного проясним ситуацию.
«Нью санди таймс» (Малайзия) за 22 февраля 1981 года: пятнадцатилетний мальчик в течение десяти лет обладает «аномально высокой температурой» тела. Врачи считают, что с ребенком, которого соседи прозвали «огненным мальчиком», все в порядке, он здоров и счастлив.
Как нам реагировать на такие истории? Кто-то, наверное, в них верит; а кто-то считает байками недобросовестного репортера, сочиняющего для газет удивительные истории и сенсации.
Не знаю. Я просто немного сомневаюсь. Думаю, в этом сомневаются и читатели, поскольку в этой истории нет ничего «сверхъестественного», «уфологического» и «ужасного». Неужели это означает, что нам не запрещается размышлять о такого рода странных случаях? Читаем «Стрэйтс таймс» (Сингапур) за 26 февраля 1981 года. Полуторагодовалая девочка из деревушки Мяньян на юго-западе Китая тоже отличается аномально высокой температурой тела, но, в отличие от малазийского «огненного мальчика», она родилась с такой температурой. Врачи ее якобы осматривали и проблем со здоровьем не выявили.
Опять «утка» недобросовестного репортера? Возможно. Но раз запрета на освещение этого странного случая нет, многие читатели сочтут его не откровенной мистификацией, а вполне возможным медицинским курьезом.
В книге Мичелла и Рикарда «Необыкновенные явления» описывается странная история, прочитанная ими в лондонской «Таймс» в мае 1934 года. У некой Анны Монаро, страдавшей от астмы, во время сна, и только во время сна, над грудью появлялось голубое свечение. Многие врачи пытались объяснить причину этого свечения, но так и не смогли найти удовлетворительное объяснение. Пока они вели бесконечные споры, синьора Монаро продолжала светиться.
Райховский оргон предположительно был голубым, но ведь это была всего лишь галлюцинация. Конечно.
В «Необыкновенных явлениях» цитируется отрывок из книги отца Гарстона «Физические проявления мистицизма» про католических святых, вокруг которых возникало такое свечение. Конечно, это лишь очередное католическое суеверие, но все же… одна из описанных Гарстоном святых, Святая Лидвина, как и синьора Монаро, светилась только во сне. Такая странная подробность, скорее загадочная, чем «чудесная», вряд ли наводит на мысль о божественном разуме. Она больше похожа на проявление божественного идиотизма или на природное явление, чей механизм нам пока не известен, но над которым стоило бы задуматься либеральному материалисту, ибо материалисты-фундаменталисты на это просто не способны.
Я не выступаю в защиту конкретных идей. Я лишь помогаю вам осознать полуосознанно принимаемые нами решения, которые служат для каждого из нас критерием «возможного» и «невозможного».
Переходя от обсуждения аномальных температур к голубому свечению и ореолам, мы как-то незаметно пересекли границу, за которой у многих читателей резко усилился скептицизм. Интересно, почему? Возможно, новый идол настолько правит современным миром, что даже читателям такой «подрывной» книги трудно избавиться от его влияния и стать богохульствующими еретиками? Напоминаю: я вовсе не предлагаю вам верить во все эти истории. Разве мы не знаем, сколько чепухи публикуется в газетах? Просто понаблюдайте за своей мгновенной и сильной реакцией все отрицать. От чего зависит эта реакция? От степени убедительности косвенных доказательств или от степени несоответствия этой «чепухи» представлениям вашего импринтированного и обусловленного туннеля реальности? Если вы говорите: «Святая Лидвина не светилась», — то объективно отрицаете явление, свидетелем которого не были и, значит, не могли наблюдать лично. Но если вы говорите: «Я сомневаюсь, что Святая Лидвина светилась», — то произносите истинное утверждение о состоянии вашей нервной системы, демонстрирующее, как ваш импринтированный и обусловленный туннель реальности оценивает явления, которые вы не наблюдали лично. Какое из этих высказываний больше соответствует современной нейрологии и психологии восприятия? Читаем нью-йоркскую «Геральд» за 7 сентября 1871 года: у кузнеца из Истона (штат Мэриленд) Натана Коукера развилась невосприимчивость к боли, вызванной огнем, хотя он продолжал оставаться чувствительным к остальным видам боли. «Геральд» утверждала, что Коукер демонстрировал свою болевую невосприимчивость к огню, без содрогания прижимая к телу раскаленную кочергу и полоща рот расплавленным свинцом, причем после этого ни на теле, ни во рту не оставалось следов ожога.
