сумку на стол, садилась и скорей всего себе, чем сестре, говорила:
— Ну вот, теперь ребенок будет жить.
Одно только не нравилось сестрам в Людмиле Сергеевне: врач была неразговорчива. Злые языки (без них, кажется, не обходится ни одно учреждение) говорили, что у Людмилы Сергеевны неудачно сложилась жизнь, что кто-то кого-то бросил и т. п. Но толком никто ничего определенного сказать не мог. Одно было всем известно: молодая красивая женщина была не замужем.
— Столько мужчин увивается, а она — ноль внимания, — частенько повторяла старая нянечка Варвара Семеновна. — Ведь так бабе и засохнуть недолго… Не пойму я нонешних девиц.
Впрочем, в глаза Людмиле Сергеевне ничего подобного никто не говорил. Да она и не нуждалась, вероятно, в советах. Жила, как могла, работала, как умела. Прислушиваться к сплетням было некогда да и неинтересно. Любила оставаться наедине. А кто остается по своей доброй воле один, у того, видимо, есть о чем подумать.
Вот и сегодня Людмила Сергеевна осталась одна, если не считать находящейся за фанерной стенкой сестры, дежурившей у телефона. Было два часа ночи. Людмила Сергеевна сидела, задумавшись. Вдруг за ее спиной мягко скрипнула дверь, как умеют скрипеть, кажется, только двери в медицинских учреждениях.
— Есть вызов, Людмила Сергеевна, — сказала сестра, подавая заполненный синими чернилами форменный бланк. — Должно быть, что-то серьезное. У ребенка, передают, очень высокая температура.
— Давайте, — спокойно произнесла Людмила Сергеевна, вставая. — Так, улица Героев Арктики… дом тринадцать…
Вдруг бумажка выпала из руки плавно опустилась на пол. Когда сестра подняла ее и взглянула на Людмилу Сергеевну, то не узнала своего врача. Перед нею было залитое бледностью лицо, с побелевшими вздрагивающими губами и расширенными серыми глазами.
— Что с вами, Людмила Сергеевна? — испуганно спросила сестра. — Вы больны?
— Нет, ничего… сейчас пройдет, — тихо ответила она, отстраняя сестру.
— На вас же лица нет.
— Скажите лучше, кто звонил?
— Родители.
— Мужской или женский голос? — так же тихо спросила Людмила Сергеевна.
— Видимо, отец.
— Машина готова?
— Да.
— Я поехала, — спокойно сказала Людмила Сергеевна, ровной походкой направляясь к выходу.
Сестра, проводив ее взглядом, недоуменно пожала плечами.
…Улица Героев Арктики была на другом конце города. Старенький «Москвич» с красным крестом на ветровом стекле вот уже десять минут бежал по асфальтированной струне, вырывая фарами из тьмы багряные клены и низенькие деревянные домики. Под шинами шуршали опавшие листья. В машине, под матовым стеклом плафона, мигал электрический свет… Молоденький шофер Иван Иванович то и дело косился на врачиху, как он называл Людмилу Сергеевну.
В руках Людмила Сергеевна держала форменный бланк, в котором синими чернилами были заполнены положенные графы: «…Улица Героев Арктики… дом 13, Саша Макаров… пять лет…».
Подкатив к серому двухэтажному дому с резным балконом над невысоким открытым крылечком, «Москвич» скрежетнул тормозами.
— Приехали, — сообщил Иван Иванович.
— Знаю, — не взглянув на водителя, ответила Людмила Сергеевна.
Подойдя к двери, она дотронулась до кнопки электрического звонка. Было слышно, как во втором этаже скрипнула комнатная дверь, и чьи-то тяжелые каблуки торопливо громыхнули вниз по деревянным ступенькам.
— Ах, доктор, пожалуйста…
«Он», — узнала Людмила Сергеевна.
— Вверх и направо… Разрешите вашу сумочку…
«Ни в коем случае не подавать вида… при той…». Людмила Сергеевна, медленно отсчитывая ступеньки, мысленно представила себя уже там, наверху, в квартире, одна из комнат которой сплошь заставлена книгами, а во второй, побольше, на стене висит огромный ковер с причудливыми золотыми узорами на черном бархате.
«В первой комнате мало что изменилось за эти… шесть лет… Разве что книг прибавилось», — зайдя, отметила Людмила Сергеевна.
— Где же ваш… сын, Сергей Петрович?
Мужчина, шедший впереди, остановился, несколько секунд что-то, видимо, вспоминал, а потом тихо, одними губами, прошептал:
— Люда… Людмила Сергеевна, вы?..
Она ничего не ответила и прошла в спальню. В ней никого не было, кроме больного ребенка, лежавшего в детской кроватке. На стене, у кроватки, висел ковер с причудливыми золотыми узорами на черном бархате. «Тот самый, привезенный в пору студенчества с практики из Монголии»… Людмила Сергеевна присела на стул, придвинутый предупредительным хозяином, и взялась за ручку ребенка.
Пульс едва прощупывался. В Саше Макарове, пяти лет, еле-еле теплилась жизнь. Он лежал, подвернув одну ручку под подушку, а другую откинув в сторону. Лицо его было бледное, глаза полузакрыты. На тоненькой шейке чуть заметно вздрагивала синенькая жилка.
— Папа… папочка, — вдруг раздался тихий стон ребенка.
— Дайте больше свету, — тихо приказала Людмила Сергеевна.
Сергей Петрович включил лампу-переноску. Врач, не торопясь, сделала ребенку укол и устало откинулась на спинку стула. «А как он на него похож… Тот же упрямый лоб, прямой нос, короткий подбородок и плотно сжатые губы — губы настойчивого человека…».
— Скажите… Людмила Сергеевна, это… серьезно? — послышался за ее спиной тревожный приглушенный голос.
— Не буду от вас скрывать: очень. Да, а где… мать ребенка.
Минуту длилось молчание. Людмила Сергеевна повернулась. Сергей Петрович стоял у противоположной стены, держа руки за спиной. Голова его была опущена, свесившаяся прядь волос бросала на лицо тень, похожую на неширокую траурную ленту.
— Давно? — тихо спросила Людмила Сергеевна.
— Скоро год.
— А вы все время в разъездах, в экспедициях?
— Участь геолога. Правда, вот уже полгода сижу в управлении. Обстоятельства…
— Кто же присматривает за сыном?
— Бабушка днем приходит. Моя мама.
«Добрая старушка, правда, немного ворчливая. Ко мне она относилась, кажется, хорошо. В пору нашей студенческой дружбы она как-то не то в шутку, не то всерьез сказала: «Скоро у нас свой врач будет, только жаль, детский». А потом, когда Сергей закончил институт и уезжал в первую экспедицию, она все тем же добродушно-шутливым тоном заметила: «Не отпускай ты, Людочка, его надолго. Найдет он там себе какую-нибудь кралю»… Сбылись, Елизавета Ивановна, твои пророческие слова…».
— А у вас, Людмила Сергеевна, есть… семья?
Этот вопрос вывел врача из задумчивости, хотя Людмила Сергеевна вначале не поняла, о чем ее спрашивают.
Сергей Петрович по-прежнему стоял у стены и смотрел ей
