каждым его движением и просто не понимаю серьезно это все или нет?
— Устина, — начинает он спокойным голосом, — давай по чесноку. Ты человек в коллективе новый, за тебя замолвили словечко. Ирина Сергеевна очень просила тебя взять. Особенно после скандала в твоем старом офисе.
— Скандала? — переспрашиваю я. Мне это все, не показалось. Ты хочешь, чтобы я отдала тебе свой проект! Я опешила. Стою и смотрю в его глаза. Он ни капли не смущается. Будто все отлично, так и надо.
— Послушай, — продолжает он, — ты девочка взрослая, так устроен мир. Ты молодец, постаралась, сделала классный проект. Но я лицо компании. Люди сюда ходят, чтобы именно я им всё проектировал. Тебя никто практически не знает, кроме твоего Дашковича. Чтобы ему проект понравился, ты его отдашь мне. Я буду иметь это ввиду. А то тебе придется оказаться на улице. И я тебя обвиню в воровстве. Поверь тебя больше никуда не возьмут.
Мне не хватает воздуха, чтобы сделать лишний вдох. Комок подходит к горлу и становится ужасно плохо. Мне больно и я понимаю, что еще немного, и я прямо тут разрыдаюсь.
Пара всхлипов.
— Успокойся, если надо проплачься. Могу тебе налить хорошего коньяка.
— Нет, — говорю я, и слезы текут по щекам. Я смотрю в его непроницаемое лицо. И мне просто становится плохо.
— Как так можно? — спрашиваю себя и понимаю, что это здесь нормально. Забрать проект и заткнуть сотрудника. А главное угрожать.
У него лицо не изменилось. Почти не дрогнуло.
Но вот мои слезы лились уже в два ручья.
— Вы согласны? — спрашивает он голосом с железными нотками. Я вздрагиваю. Работа мне нужна.
Руки мои опускаются, как и голова. Хочется упасть и разреветься, впрочем, я уже готова.
— Да, — произношу я, — согласна, забирайте проект.
Мои руки протягивают ему бумаги и флешку. И он все забирает, будто так надо и это ему принадлежит.
— Надеюсь это останется между нами, — говорит он и смотрит на меня своим спокойным взглядом. Я киваю и со всей силы влепляю ему пощечину.
— Надеюсь и это останется между нами, — говорю резко и выбегаю из кабинета. Сегодня я наработалась, как, впрочем, и завтра.
Такси меня подхватывает и везет домой. Я просто реву.
Бьюсь в истерике. Но мне не стыдно перед водителем. Я вспоминаю, что сегодня встреча с Владом у родителей. У меня возникает шальная идея все бросить и ворваться туда. Устроить истерику, покидать столовыми приборами и взрезать их сынку.
Удар я уже отработала.
Но что у меня реально получается это только налить себе чай и пожалеть, что у меня нет бутылки. Может сбегать?
Напиться идеальный вариант. Но что-то меня останавливает.
Это не выход. А что выход? Мой муж козел, начальник отобрал проект. Теперь мне надо спать с этим уродом?
Плевать, пошлю его.
Сажусь, вспоминаю его угрозы про суд.
Скажу ему честно, как есть. Хотя он мне не поверит.
И вообще мой начальник поедет к нему и будет отдуваться, пусть там и болтает что хочет.
Становится плохо и жарко. Хочется есть, но я себя ограничиваю.
Знаю, сейчас пережру и наберу лишние килограммы. В этом у меня есть проблемы. Приходится голодать, отказываться от вкусных булочек и вообще вести жалкое голодное существование.
Есть хочется страсть как.
Так проходит день, и мир не переворачивается. Мой проект готовится к презентации, я просто сижу дома, закрывшись от всех.
Дверь проверяю по несколько раз. Закрыта. Боюсь, что кто-то вломится или что-то начнется.
Ничего не происходит, справедливость не наступает. И никого не наказывают.
Зато с работы позвонили несколько раз и спрашивают, когда придешь. Скоро отвечаю я и понимаю, что надо собираться.
Думала, что целый день просижу, играя в телефон, и посмотрю свои любимые сериалы.
Но стоит мне сунуть нос в офис как все мои коллеги, заявляют в один голос, что начальник меня ждет.
Я ступаю по линолеуму и смотрю по сторонам. В офисе уже с утра шум. Кто-то кричит. Где-то рассказывают скидки на лифчики. Тут это кстати больная тема.
Сколько я не работала в женских коллективах всегда замечала, что любой разговор заканчивается родами.
Только вот мне рассказывать нечего.
Усмехаюсь и иду дальше. Открываю дверь.
— Устина, — говорит мой начальник и вид его не самый веселый. Хочется спросить что случилось? Но я молчу. И готовлюсь буквально ко всему.
— Что это? Он поднимает мой проект в бумажной форме и трясет им. Я присматриваюсь, он пьян. Не сильно, он только пригубил. Хорошенько так отправил в себя несколько рюмок.
Потом я ощущаю запах перегара. А на столе стоит бутылка коньяка. Вот так здравствуйте. Удивляюсь я, но продолжаю молчать.
Что это? — спрашивает он и его глаза уставились на меня.
— Мой проект, — говорю спокойно.
— Ты уволена, поняла! И чтобы я больше тебя не видел. Сегодня обзвоню все агентства, чтобы тебя даже на помойку не взяли бутылки разбирать. Проваливай дура!
— Что случилось? — произношу я, смотря на его разъяренный вид.
Глава 18
Он столбенеет от моего вопроса.
И белеет еще сильнее.
Мне становится страшно. Он действительно выглядит угрожающе.
— Да что собственно случилось, — кричу я про себя. Не может быть, чтобы проект не подошел. Или что-то другое.
Мой начальник обводит меня взглядом и видно прикидывает, что со мной сделать. Я в это время сглатываю несколько раз и делаю пару шагов назад.
— Ты меня Устина за идиота считаешь? — кричит он, что мне становится не по себе, — думаешь, что самая умная. А я дурак!
Ситуация выходит из-под контроля. Я вообще не понимаю, что происходит, а он по-прежнему продолжает на меня наезжать.
Ситуация накаляется до предела.
И он швыряет мой проект об стол. Бумаги летят в разные стороны. Я смотрю, как мои усилия разлетаются по кабинету, и не понимаю почему?
Он начинает на меня дико орать.
Неприятно, страшно и просто обидно.
— Да как ты смеешь! Я тебя взял по большому блату, чтобы ты такое мне устроила!
Ор стоит невыносимый. Просто ужасный.
Я склоняю голову и просто жду, когда он пророется. На меня так никто не орал. Точно не припомню. Даже папа, который нас бросил, когда мне было четырнадцать.
— Ты просто подумай, что ты натворила, — нескончаемым потоком льются тирады.
— Да что случилось? — вырывается у меня. Я действительно не понимаю, что собственно происходит, чем я заслужила все это.
Он тяжело дышит, смотрит на меня с такой злостью, что становится страшно.
— Вон, — кричит он, видимо выдохся и больше
