в заблуждение гидроакустиков.
Но советские корабли не поддались на эту уловку. На запуск с «Гаджен» шумовых помех они ответили сбросом новой серии взрывных устройств, подобных ручным гранатам. Было ли это наказанием за смелую попытку ускользнуть? Или это была насмешка, чтобы показать, как глупо провалилась эта уловка? Это уже не имело никакого значения. «Гаджен» продолжали атаковать.
Тогда командир взглянул на рулевых и со словами: «Давайте попытаемся», – приказал направить лодку прямо на противника, надеясь, что советские корабли такого маневра не ожидали. Ничего не получилось. Не получилось и тогда, когда он направил лодку сначала влево, затем направо и затем снова прямо. На каждый маневр следовала серия взрывов.
Теперь на поверхности находилось уже 8 кораблей. Они по очереди проходили над лодкой. Гидроакустики внимательно следили за курсами советских кораблей, а торпедисты держали торпеды в готовности к залпу. Но для шпионских подлодок общей установкой было «не стрелять», т. е. не стреляй до тех пор, пока сам не будешь обстрелян. До сих пор малые взрывные устройства не были заменены на мощные глубинные бомбы.
Осада продолжалась двадцать часов, двадцать четыре часа. Никто не помнит, чтобы командир или его старший помощник покидали центральный пост. Если они и спали, то на короткое время, как говорится, клевали носом в кресле. Большинство экипажа также воздерживалось от сна, и даже те, кто находился в койках, просто лежали, прислушиваясь к звукам осады. Мучительно больно было идти куда-то и даже просто дышать. Даже короткий переход от боевого поста до центрального поста приводил к тому, что у человека появлялась одышка, его глаза слезились, а сердце стучало, как будто он пробежал 5–6 километров. Конечно, горячую пищу не готовили. Вместо этого в кают-компании подавали холодные бутерброды. Курение было запрещено. Так или иначе, все равно невозможно было зажечь сигарету из-за недостатка кислорода в воздухе.
Все же некоторые находили места относительно богатые кислородом, где можно было зажечь сигарету и тайком сделать пару затяжек.
Дополнительный кислород во внутренние помещения брали из больших баллонов, прикрепленных с внешней стороны борта лодки, причем два баллона находились в кормовой части и два в носовой. Но пополнение кислородом не могло сократить уровень углекислоты и угарного газа, содержание которых в воздухе поднималось до опасного уровня. Почти всех мучила головная боль. Некоторые были близки к обмороку.
Устройства с кристаллами гидрата окиси лития были расставлены во всех помещениях лодки для абсорбирования излишков углекислого газа. Эти кристаллы разбрасывались даже на матрацы, чтобы способствовать процессу поглощения. Но уровень углекислого газа оставался слишком высоким. Кристаллы гидрата окиси лития не в состоянии были поглощать угарный газ без цвета и без запаха, который мог в конечном счете усыпить всех навсегда. Советские корабли ставили «Гаджен» в тупик, проходя над ней то спереди, то сзади, то по диагонали, заставляя ее идти по намеченному ими курсу. Проход каждого корабля сопровождался потоком зондирующих импульсов и затем взрывами гранат.
…Среда, 21 августа, раннее утро, никаких изменений. Среда, после полудня – никаких изменений. Среда, к вечеру «Гаджен» была в осаде уже 48 часов в подводном положении и не поднимала шнорхель почти 64 часа. Командир записал в вахтенном журнале, что за двое суток лодка прошла расстояние, равное нулю. Необходимо сделать что-то решительное.
Старший помощник начал обходить помещения и информировать личный состав о том, что они собираются попытаться поднять шнорхель, как он выразился, попытаться «высунуть нос». Большую часть осады личный состав работал в повседневном режиме, по одной смене на каждом боевом посту. А сейчас он призывал всех занять места на боевых постах, как по сигналу «боевая тревога». Лодке был необходим свежий воздух. Ей надо было срочно послать сигнал о помощи. Короче говоря, изменить статус-кво или погибнуть. «Мы собираемся подвсплывать, – объявил командир в центральном посту. – Как только выдвинем шнорхель, немедленно начнем вентилировать помещения».
Как только «Гаджен» подвсплыла, моряки попытались включить гидравлический привод для подъема антенны. Но антенна не сдвинулась с места. Должно быть, ее повредило одним из взрывов. Все, что они смогли услышать, так это один глухой удар и за ним другой. Как только шнорхель достиг поверхности, механики запустили дизеля. «Гаджен» сделала пару глотков воздуха. Затем один из советских кораблей развернулся в сторону лодки и с ревом пошел на нее, намереваясь таранить или, по крайней мере, заставить погрузиться. Советские корабли не прекратили преследование, у них не было намерения позволить экипажу лодки глотнуть свежего воздуха и, разумеется, они не собирались позволить лодке послать сигнал о помощи. Кто-то дал сигнал опасности столкновения, и командир дал команду на погружение. Дизеля были остановлены, и «Гаджен» снова пошла на аккумуляторных батареях. Экипажу не удалось послать сигнал SOS. Воздух в лодке остался таким же до крайности спертым. Командир приказал погрузиться на глубину 120 метров и стал обдумывать свой следующий ход. Он посоветовался со старшим помощником, который переговорил до этого с механиком лодки – о состоянии аккумуляторных батарей и с санитаром лодки – о качестве воздуха в помещениях и состоянии здоровья экипажа. Выбора почти не оставалось. Было очевидно, что люди долго не протянут, аккумуляторных батарей хватит часов на восемь, и то, если лодка не будет много двигаться. Но это ничего не решит. Старый морской волк хорошо понимал, что у него нет возможности убежать от своих мучителей.
Через несколько мгновений решение созрело. «Гаджен» будет пытаться поднять шнорхель и, возможно, всплывет на поверхность. Но одно не должно произойти. Лодка не должна быть взята на абордаж и не должна быть захвачена, командир и экипаж должны до этого умереть. Никто из экипажа не высказал возражений. Командир приказал открыть крышки торпедных аппаратов. Он знал, что на советских кораблях это заметят, и хотел показать, что американцы настроены решительно. Затем некоторым офицерам выдали пистолеты, исключая врача Хантли, который ходил по отсекам, размахивая собственным пистолетом, приговаривая, что его обязанность застрелить «спуков», если советские моряки попытаются взять «Гаджен» на абордаж. Одному «спуку» он заявил: «Ты можешь проглотить эту зеленую пилюлю, либо я тебя застрелю». Хантли всегда был немного со странностями.
Наверное, ему никто не давал полномочий расхаживать, рекламируя свою маску с эмблемой смерти. Да и по службе ему никогда не выдавали пистолет. Но у него в руках в решающую минуту все-таки оказался пистолет, и в тот момент «спуки» боялись его больше, чем советских кораблей.
Между тем «спуки» и другие моряки в радиорубке рядом с центральным постом, а также все те, кто имел дело с кодами и другими секретными документами, собирали
