взгляду заваленный пирожками пол. Теми самыми, благоухающими, эх…
— Видите, Дмитрий Михалыч, что происходит, — в сердцах всплеснула руками Осьмуша.
— Да что уж, вижу. Делать нечего, собакам, что ли, отдай. Или поросятам… — молодые девчонки, получив чёткую команду, бросились собирать рассыпанное в подолы. — А ты иди сюда, болезная.
Деви́ца смотрела на меня огромными испуганными глазами, как замороченная. Сделала шаг, чуть не наступив кому-то на пальцы.
— Да что с тобой, в самом деле! — Осьмуша огрела её по спине полотенцем, и только тут девка вздрогнула и заморгала.
— Ну-ка… — я взял её за руку и понял. — У-у-у… дело плохо. Пошли со мной.
Я развернулся на выход, Осьмуша засеменила рядом:
— Дмитрий Михалыч, что?.. Совсем плохо, что ль? А мы-то почём зря девку ругали?..
— Ладно, что уж теперь. Я заметил, приму меры. Как звать-то её?
— Беляна.
— Разберусь.
Я вышел на двор и бодро пошагал в сторону своих палат. Девчонка, как на ниточке привязанная, семенила следом.
У входа мне навстречу попался Горыныч:
— О! А я тебя ищу!
— А я вот… — я кивнул на Беляну, — нашёл.
Горыныч, присмотревшись, присвистнул, а девица вытаращилась на него ещё пуще, чем на меня.
— Возьмёшь? — с надеждой спросил я. Честно говоря, я сразу надеялся сплавить свою находку на любвеобильного Горыныча, но тот внезапно забуксовал.
— Вай ме! — чёрные брови Змея сложились домиком. — Это ж я буду как тот разбойник из анекдота про дом терпимости: «Е*у и плачу…»
Я невольно усмехнулся:
— А я, значит — нет?
Змей фыркнул:
— Ты её нашёл, ты и возись. К тому же, — он довольно разгладил усы, — у меня есть дама.
— Врёшь!
— Мамой клянусь, э! С шикарным серебристым хвостом.
— Волчица-вдовушка?
— Да. Представлять пока не буду.
— Боги Египта, Змей! А если она родит волкоголового дракона?
Змей замер и озадаченно нахмурился.
— А… п-п-п-х-х-х… Я подумаю. Но эту не возьму! — и хитрый Змей испарился, только его и видели.
— Пошли, — кисло мотнул я головой, и открыл портал в свой личный кабинет. Не охота на третий этаж лезть. И вообще, сидел бы в своей норе, меньше по территории шлялся, не находил бы проблем на свою голову. Или не голову…
Я сел в кресло за столом и кивнул девице на кресло напротив, на краешек которого она осторожно опустилась.
— И давно ты у нас?
Она заморгала:
— Так… как вы пришли в Радогость-то, так я сразу там и была…
— Ага. А в Радогосте давно?
— Года три, — она подумала и добавила: — Ваша светлость.
— И раньше с тобой такого вот… позеленения, насколько я понимаю, не было?
— Ни разу! — отчаянно воскликнула Беляна. — В Радогосте всегда мужчин много было, хоть каждый день! А тут… На кухню меня поставили… Вокруг все мужики семейные, только улыбнись кому — бабы шипят, змеищами смотрят. Жалко им, что ли⁈ А у меня сил совсем не осталось, ног не несу, хоть обратно топись…
Мда. Вот так с ними и бывает. С мавками.
А вы?
Княжна Драгомирова интересуется:
07. МНОГО В МИРЕ ВНЕЗАПНОГО
МАВКА — СУЩЕСТВО ГРУСТНОЕ
Во всяком случае, сидящая напротив меня мавка выглядела унылой — дальше некуда. Обычная мавка получается из девочки, утонувшей на русальей неделе. Всякое, что про них рассказывают — что вместо спины у них дыра, а там потроха тухлые видать — чушь собачья. Как правило, никто и понять не успевает, что девчонка утопла. Живёт она дальше, как и раньше, в своей семье. Вырастают из мавок обычные на вид девушки, как правило, красивые, зеленоглазые.
Я посмотрел на Беляну. Глаза-то потускнели, никакой там зелени не видать, лужа грязная. Да и волосы тоже тусклые, про цвет не скажешь. Зато присутствует амбре. Луковой шелухой тянет, чистила, небось, пропахла. Сидит понуро, тощая, как заморыш. Щёки ввалились. Неудивительно, что Горыныч так быстро сквозанул. И Кузя на такую не позарится. Да и не поможет ей Кузя, тут настоящий человек нужен, природный.
Да уж, ни разу не наблюдал мавку, лишённую мужского внимания. Что-то там у них перемыкает с потоками жизненной силы. Сто́ит изменённой девке в возраст войти — всё, для нормального функционирования ей катализатор нужен. В виде мужской энергии, да. И, опять же, брехня, что мужчин они досуха вытягивают. Мавки — это ж вам не суккубы. После общения с мавкой мужики наоборот бодрые как лоси бегают… То-то она на меня да на Горыныча так таращилась. Для неё, поди, любой мужик тёплым огоньком светится, а Змей так и вовсе купальским костром. Или я.
И тут у меня в голове словно переключатель щёлкнул. Чего я сижу, туплю-то? Хотел проблему с женским полом решить — вот оно, решение! А то, что девка задохликом выглядит — так ничего ж, после первого же раза оклемается. А уж на первый раз, Дмитрий Михалыч, придётся тебе глаза слегка подзакрыть. Возлечь, так сказать, на ложе ради спасения несчастной девы, о, боги…
— В мыльне-то давно была?
Беляна вздрогнула и вытаращила на меня глаза.
— В субботу, как положено…
— В субботу! — проворчал я и дёрнул за шнурок, вызывающий старшую горничную.
Та явилась очень быстро, скользнула взглядом по сгорбленной фигурке…
— Чего изволите ваша светлость?
— Чаю скажи принести… с плюшками, что ли. А эту барышню сведи в мыльню, выдай ей всё, что нужно, да рубаху чистую тонкую.
Горничная смотрела на меня, явно не понимая, что дальше с кухонной помощницей делать:
— И что же? В больничку свести?
Эх, всё равно всё наружу вылезет!
— В спальню ко мне веди. Да скажи там, пусть ужин мне туда доставят, — я почувствовал, что начинаю отчего-то краснеть, — и вина хорошего. Всё, идите!
Женщины вышли, а я сердито уставился на закрывшуюся дверь. Ну, чего⁈ Князь я или не князь? Другие вон чего и ничего, а я, чуть чего — и сразу вон чего! Срамота.
Надо сказать, что утром в моей постели лежала совершенно изменившаяся девушка. Посвежела, словно роза расцвела, губы красками налились. И глаза засияли зелёным. Хороша! С другой стороны, если учесть, что за прошлую ночь я трижды её…
