мероприятии приняли участие 25 человек, среди которых были воспитатели, персонал детских домов, агитаторы и технический персо-нал. Они отправились на юг на поезде, в составе которого был специальный агитвагон, оборудованный для пропагандистских целей (агитаций), где можно было в том числе смотреть фильмы (в данном случае это был фильм под названием «Дети — цветы жизни»). Искренне преданная «борьбе с беспризорностью» (это выражение часто встречалось в заголовках книг и газетных статей, названиях конгрессов и так далее, пока в середине 1930-х годов на смену слову «борьба» пришло слово «ликвидация»), Калинина неизбежно представила в своем докладе картину горя, насилия и запустения.
Война, голод и эпидемии с каждым часом все больше и больше уносят в могилу отцов и матерей. Количество сирот и беспризорных детей растет с ужасающей быстротой. Дети, как это наблюдается во всех, не только голодных, но производящих: Костромской, Пензенской, Ярославской, Псковской, Тамбовской и многих других губерниях, десятками ходят голодные, холодные по миру, за подаянием, научаются разврату, обворовывают и наводят панику и ужас на села и деревни. С тем же фактом детской бездомности и заброшенности встречаемся и во всех недавно освобожденных от фронта местностях — по Дону и Кубани. Детская беспризорность за последнее время достигла ужасающих размеров. Дети неорганизованные, беспорядочной массой идут куда-то на юг, где они знают, что там и тепло и сытно. По дороге они соединяются, образуя настоящие эшелоны, раскидывают на больших узловых станциях целые лагери. Так, на станции Тихорецкой осенью с/г. [сего года] был такой лагерь в 300 человек детей, в Пятигорск прибыло сразу 500 человек детей. Этот детский поток с каждым днем все увеличивается и принимает страшный, грозный характер. В поисках за выходом из создавшегося положения начальником эвакуационного пункта Кавказского фронта был отдан совершенно неприемлемый приказ поставить заградительные отряды и не пропускать ни одного такого ребенка в пределы Кавказа. Такие же заградительные отряды поставлены и на Дону и в других губерниях, и ребенок попадет здесь как в мышеловку: куда бы ни бросился, он всюду встречает орудие.
Ребенок становится диким, звереет, начинает изыскивать возможности пробить эту брешь каким бы то ни было путем, хотя бы тоже оружием. Местные продорганы отказываются кормить этих детей, а милиция и железнодорожные власти, подбирая эту голодную, оборванную, озверевшую массу, нередко в количестве 100–130 человек, как это случается в Ростове, Кубани (материалы «Недели ребенка») и других городах, препровождают их в отдел народного образования. Наробраз не в силах справиться с этой детской лавиной, и дети целыми сутками простаивают у ворот отдела, поют, желая разжалобить, «Интернационал» и здесь же спят на тротуарах, на лестницах.
Есть еще одна группа детей, 20 тысыч человек, перед которыми государство в долгу и которые начинают властно требовать внимания и заботы о себе, — это питомцы б[ывших] воспитательных домов Петербурга и Москвы, рассеянные по Петроградской, Новгородской, Псковской, Тульской и Калужской губерниям. Крестьяне, и так обремененные своими семьями, отказываются кормить этих детей, собирают их иногда, как в Тульской, Калужской губерниях или, например, в Малоярославском уезде, десятками и приводят их в отдел народного образования.
Исполком приказывает, грозя арестом, немедленно принять этих детей. Отдел бессилен это сделать, и самое большее, что он мог сделать, открыл детский дом на 500 человек детей, а остальные дети остаются у крестьян (материал СЗД), а те, озлобленные, начали травить, как мышей, этих несчастных детей. Смертность среди этих детей за последний месяц приняла совершенно исключительные, катастрофические размеры. Не лучше и положение тех детей, которые попадают в детские дома, так как они представляют собой кошмарное зрелище. Это какие-то этапные пункты, перегруженные сверх всякой нормы. Детские дома, открытые на 40–50 человек детей, принуждены вмещать 150 и 200 человек (материал «Недели ребенка»). Детей кладут по шести-восьми человек на одну кровать, и то это в лучшем случае; обычно же (это наблюдается в Саратовской, Тамбовской губерниях, в Кирсановском уезде, на Дону и Кубани) дети ложатся или на голый пол, или на охапки соломы, на стружки, которые меняются крайне редко и все кишат паразитами, заживо съедающими детей (материал ОДО НКП). Ни о каком оборудовании здесь не может быть и речи. Целые дни дети проводят, сидя в лохмотьях, прямо на голом полу. Посуды нет, дети едят из каких-то грязных баночек от консервов или из-под мази, часто подобранных ими с улицы; ложек нет, и дети едят суп без ложек, прямо руками, делая из них лодочки. Острый недостаток кухонной посуды заставляет персонал, как это наблюдается в Курской, Ростовской, Пензенской и других губерниях, готовить на обед зачастую только один суп, в две-три смены, и, таким образом, приготовление одного лишь обеда отнимает целые сутки, в течение которых дети, как голодные зверьки, часами простаивают у дверей кухни, ожидая своей очереди, толкаются, кричат, дерутся, рвут свою долю из рук, едят, обжигаясь и давясь. Ужина дети не имеют, и это в то время, когда столовая для служащих советских учреждений вполне удовлетворительно оборудована и кончает свою работу в два часа.
Неужели посуда для общественных столовых более необходима, чем для детских учреждений?
Всюду в Орловской, Вятской, Псковской губерниях, в Барнауле, в Нижегородской, Челябинской (материал OДO) дети разуты, раздеты, и это неудивительно, так как цифровые данные из OДO Наркомпроса с достаточной яркостью показывают, что иного и ждать нельзя. Так, ткани на каждого ребенка в 1920 году выдано по шести вершков вместо шестнадцати аршин, одна катушка ниток на каждые двадцать девять человек вместо одной катушки на ребенка, ползолотника ваты вместо одного фунта, одна пара холодной обуви на тридцать девять человек и одна пара валенок на триста двадцать человек, одно одеяло на три тысячи сто двадцать четыре человека вместо испрашиваемого одного одеяла на сорок три человека, одна пара чулок на двести шестьдесят четыре человека вместо шести пар, как требовалось, на десять человек. Никогда нет даже и одной перемены белья. Так, в Орловской губернии (материал отдела охраны детства) на каждые пять тысяч человек детей была выдана одна пара обуви и 0,031 аршина мануфактуры. В Оренбургском уезде (материал отдела охраны детства) дети едва прикрываются какими-то лохмотьями, ходят полуголыми и стыдятся показаться новому человеку. Летом было легче: детей просто раздевали донага, белье стиралось и здесь же сушилось на солнце. Но зимою, когда температура в комнатах везде не выше 3 градусов, сделать это немыслимо, и белье не сменяется по три-четыре месяца. Оно имеет вид грязной серой тряпки, до того ветхой, что расползается при одном поползновении вымыть его. Обуви нет абсолютно. Кое-где в детских домах приладили деревянные колодки, обмотав каким-то отрепьем ноги ребенка, но это счастливое исключение.
