с собой. Поделился бухлишком с несколькими патлатыми товарищами по несчастью и быстро втянулся в спор о рок-музыке, стилях и западных звездах. Картинка была настолько колоритная, что я снова схватился за камеру. Стриженый почти наголо Боба, с золотым зубом и в элегантном костюме, пошитом в мастерской моей мамы, приобнял за плечи сутулого патлатого рокера и горячо втирал ему что-то насчет группы «Мотли Крю». А еще трое волосатиков нависали над столом, размахивали руками и выдвигали свои аргументы насчет того, должна ли музыка соответствовать образу жизни, или сценический образ отдельно, жизнь отдельно.
Я снова подумал, что если бы сейчас был ютуб, то я уже наснимал кучу классного материала. Дело за малым — дождаться начала цифровой эпохи. И сделать так, чтобы до нее все эти записи сохранились. И не придется ли под их склад снимать отдельный гараж потом. Ну как, потом? Довольно скоро. Я к своей видеолетописи пока что относился очень трепетно. Каждую отснятую маленькую кассету старательно переписывал на большие болванки. И башня из них в дальнем углу моей комнаты, между шкафом и балконной дверью, росла угрожающе быстро.
Иногда меня накрывало ощущением, что я здесь скорее турист. Может быть, поэтому я и не могу принять близко к сердцу все эти пугающие стремительные перемены с растущими ценами, а чисто внешняя разруха Новокиневска по сравнению с тем, каким он будет в двадцать первом веке, вызвает что-то среднее между любопытством тревел-блогера и умилением. Но последнее не в смысле «ути-пути, какой прекрасный раздолбанный асфальт», а «надо же, из каких стремных руин все поднялось…»
— А ты как думаешь? — толкнул меня в бок Боба.
— Обычно, головой, — немедленно отозвался я. — Или ты про что-то другое спрашиваешь?
— Да вот парни говорят, что нам надо послушать «Курсовую замполита», — сказал Боба. — Забойные ребята, в рок-клуб вступать принципиально не хотят.
— Думаю, они тут не одни такие, — пожал плечами я. Название группы было знакомым, вроде я даже слышал про них что-то интересное. Причем, не уверен, что слышал в этой жизни…
Я напряг память. Блин, точно… Парни пели военный такой рок, солист у них еще однорукий. И в девяносто шестом все вместе погибли, когда приехали в Чечню выступать перед нашими солдатами.
— Вовчик, что с лицом? — тут же спросил Боба. — Если не хочешь, давай не будем слушать, я же не заставляю.
— Не-не, Боба, обязательно послушаем! — я стряхнул с себя накатившую волну мрачных воспоминаний. — Я тоже слышал, что они отличные. Парни, а есть телефон солиста? Как его там? Клаус?
Ну да, Клаус. Николай Костяков. С рычащим таким басовитым вокалом.
— Сча будет! — один из наших волосатых собеседников вскочил и рванул к гардеробу.
В фойе тем временем людей становилось все больше. Великодушие Банкина, одним махом принявшего в рок-клуб всех желающих, зрители может и оценили. И даже одобрили. Но пришли они сюда все-таки на рок-концерт, а не на «алло, мы ищем таланты!»
— Вот эти! — заорал мне в ухо Боба, когда гитарист на сцене выдал матерую такую солягу. — Эти парни точно должны быть! Как называется группа?
— «Царь-пушка», — сказал я, записывая название в свой блокнот. — Они из Закорска, редко на концертах в клубе бывают.
— Ты им скажи, что если надо, я для них автобус пригоню, чтобы с ветерком доставить, — заверил Боба. — Ну и это… По бабкам не обидим, не пальцем деланные!
Видимо, по контрасту с первым отделением отчетника, во втором Бобе нравились вообще все. И на каждой следующей выходящей на сцену группе, он дергал меня за рукав и сообщал, что эти — норм, давай их звать, бабок дадим. И телок пригоним для тех, кому вдруг надо.
Я дисциплинированно записывал. Вряд ли получится собрать всех, хотя фиг знает. Рокеры у нас небалованные в основном. Наверняка найдутся принципиальные, которые откажутся участвовать в концерте для авторитета. Но они стопудово окажутся в меньшинстве. Заработать, да еще и не на разгрузке вагонов, а честным музицированием на сцене — это же…
— Слушай, а еще я помню был такой косоглазый, — снова потормошил меня Боба. — В шапке треугольной такой еще выступал, типа монголо-татарское иго.
— Алишер? — спросил я. — Говорят, он руку сломал.
— Блин, жалко, — вздохнул Боба. — Ну, время еще есть, может выздоровеет еще. А может помощь ему нужна? Я могу, в натуре, врача хорошего подогнать. Меня заштопал в тот раз так, что незаметно даже теперь.
— Уточню… — кивнул я. — А, стоп! Это не Алишер руку сломал, а тот хрен из «Пиночетов». Алишер на цыганке женился.
— О, а это ведь тот хрен, с которым ты как-то рамсил? — Боба ткнул пальцем в сторону сцены. — Это же к нему Жанка прилепилась?
— Будем их звать? — спросил я.
— Да пашшол он! — презрительно изрек Боба и демонстративно отвернулся.
— Понятно, вычеркиваем, — пробормотал я.
Заиграли «Цеппелины», а я вдруг понял, что как-то ни разу нормально не слышал, что они поют. Такой вот парадокс — чуваки были все время где-то рядом, группа вроде как раскрученная и знаменитая, но ни одной песни целиком я у них ни разу не слышал.
Ну вот как раз и повод…
— Тусклыми красками по холсту неба
Пишет художник из города в скалах
Скажет поэт, моя рифма нелепа
Она была здесь, но потом убежала…
Хм, а ведь реально неплохо! У Яна был глубокий вкрадчивый голос, бархатный такой, как у… гм… почему-то на ум назойливо лезло сравнение с добрым психиатром. Даже не знаю, откуда оно взялось. Песня была медленная, этакий тоскливый блюз о том, как герой сидит на берегу моря и вспоминает, как раньше было лучше.
— Все еще не хочешь их приглашать? — спросил я ближе к концу композиции, на протяжном проигрыше.
— Нет! — отрезал Боба.
— Все-все, понял-отстал! — заржал я.
— В натуре, Вован, я тебя не понимаю, — нахмурился Боба. — Вы же вроде как не ладите, чего ты за него топишь?
— Мы не ладим? — хмыкнул я. — Мне-то с чего на него злиться? Это же я у него девушку увел, а не он у меня…
— Погоди-погоди, — ухватил меня за рукав Боба. — И ты говоришь, он тебя на разговор какой-то
