никакого вреда.
— Поверь, Арт, — ответил Фаро с мрачной усмешкой. — Мне бы очень хотелось, чтобы так и было. Но…
— Понимаю, — я кивнул. — Полагаться на волю случая и просто надеяться на лучшее нельзя. Именно поэтому я сейчас и занимаюсь тем, чтобы мы не оказались застигнуты врасплох.
Как только я активировал третью печать, в голове возникла очень нехорошая мысль. И она всерьез меня встревожила.
Что если огромная груда плоти — что-то вроде «запаса» монстра-Луны к следующей страшной ночи? Он пробудится — и тем самым пробудит свой… «подарок». Тот наконец начнет формироваться в чудовище-исполина, и в итоге нам придется сражаться не только с тощими, гремлинами, рукоглавами, тентлами и прочими тварями, но и с новым врагом, которому достанет одного удара, чтобы лишить жизни сотню человек.
«А то и больше…» — «новорожденный» монстр-гигант почему-то представился мне почти точной копией монстра-Луны. Со множеством глаз, пастей, щупальцами и длинными гибкими лапами. Сможем ли мы выстоять против такого врага?
Уверенности я не чувствовал. Но даже если и выстоим, кто даст гарантию, что исполинская небесная тварь не отправит сюда еще одну такую же громадину? Или даже не одну…
Невольно я перевел взгляд на массив Прибрежного Полиса, дымящего трубами, и впервые подумал, насколько это место уязвимо. Оно нуждается в помощи полноценной армии магов, каждый из которых в десятки раз сильнее меня. Еще несколько часов назад я всерьез рассчитывал, что в скором времени здесь и впрямь появятся могущественные чародеи с Земли, но теперь…
«Обособленный мир — все равно что почти незаметный и крайне труднодоступный тупик в бесконечном пространстве Вселенной», — вспомнилась фраза из учебника по Мироведению. Долгое время она казалась мне странной и парадоксальной, в чем-то даже нелепой, но теперь я в полной мере осознал ее смысл. Даже не осознал, а прочувствовал, и от этого на душе стало лишь тяжелее.
Поняв, что, если продолжу в таком духе, мрачные мысли утянут меня в омут отчаяния куда раньше, чем хотелось бы, я ускорился. Нужно было подготовить и активировать еще две печати.
— Ну что, Арт, — сказал Фаро, как только я закончил, — вроде бы хоть как-то защитились, да?
— По крайней мере, в случае чего мы будем предупреждены, — ответил я. — Но меня сейчас волнует кое-что еще.
— Что?
Прежде чем ответить, я кивнул на пострадавшие шхуны.
— Рыбная ловля, господин Фаро. Помните, я говорил, что существуют определенные риски. Темная сила может пропитать рыбу, и, если мы выловим такую и употребим в пищу… Случиться может все что угодно.
Градоначальник потемнел лицом. Море было хорошим кормильцем для жителей Прибрежного Полиса, и лишаться его…
— Но у меня есть идея, — поспешил добавить я. — Мне придется проверять улов при помощи магии. И если я что-то обнаружу, то буду уничтожать. А «чистая» рыба, как и прежде, пойдет на фабрику.
— Что же, — Фаро задумчиво прищурился, — это хорошее предложение. Так и поступим. Но почему проверкой рыбы будешь заниматься только ты? Может стоит обучить ей меня, Фукса, Джагра и остальных?
— К сожалению, сейчас для вас контакт с темной силой очень опасен. Вы только-только начали осваивать магию.
Фаро в ответ лишь кивнул, и мы покинули берег.
Глава 10
Два с лишним часа нам с Фаро понадобилось, чтобы добраться до бывших владений мерзавца Клампа, ставших теперь школой и домом для меня и остальных магов Прибрежного Полиса. На улицах города кипела работа: люди рубили тварей, тут и там грохотали по мостовой телеги, груженные уродливыми расчлененными тушами… Однако едва ли не каждый при виде нас с Фаро останавливался, чтобы хоть немного поглазеть. Главным образом на меня, поскольку многие воочию видели, как я расправляюсь с порождениями Монстролуния. А те, кто не видел, уже наверняка были наслышаны.
Признаюсь, в роли местного живого «чуда света» я чувствовал себя не очень уютно. Мне никогда не нравилось повышенное внимание, плюс в тот момент сказывались усталость после жесточайшей битвы и потрясение, вызванное откровениями дяди Бора и Альгенштейна. Поэтому тогда я больше всего на свете хотел рухнуть на постель и попросту отрубиться. Что, собственно, и сделал, как только оказался в стенах бывшей арены.
Спал беспокойно — терзали кошмары. Сначала полчища тварей норовили меня разорвать, а где-то в подсознании то мама, то папа кричали, чтобы я был внимателен и не позволял себя ранить. Потом к этому добавился скорбный взгляд дяди Бора — я не видел его, просто чувствовал, причем повсюду. Ну а под конец, вишенкой на торте, стало превращение монстра-Луны в довольную рожу Альгенштейна. Тот смотрел на мои мучения, ухмылялся и время от времени говорил, что отныне у меня не будет другой жизни, кроме этой.
В общем, сон позволил отдохнуть лишь физически, а морально стало еще тяжелее. И проснувшись, я наконец позволил всем черным мыслям накинуться на меня.
Это были мелкие, невидимые, но очень жестокие хищники. И от них невозможно было скрыться: куда бы я ни отправился, они всюду следовали за мной. Кусали, жалили, душили, травили…
Разумеется, я пытался успокоить себя. Мысленно твердил, что еще ничего не кончено, что родители по-прежнему ищут меня и, быть может, доберутся и до Аве-Ллара. Да, подобная вероятность уменьшилась в сотни раз, однако все же оставалась. И когда я думал об этом, желание увидеть маму и папу становилось нестерпимым. Но теперь к нему примешивалась и ненависть…
Раз за разом я зачем-то представлял, что встречаюсь с Альгенштейном. Да, он взрослый и опытный чародей, гораздо искуснее в магии, чем я, однако… Я обездвиживал его. Затем, позволив силе охватить собственные кулаки золотистым сиянием, устремлялся к мерзавцу. Бросался на него, валя с ног, и начинал лупить. Совсем как того тощего на арене у ублюдка Клампа. Каждый удар оставлял на носатой физиономии рану, понемногу стирал с нее насмешливое выражение, и вскоре на месте головы Альгенштейна оставалось лишь кровавое месиво из мышц, обломков костей и мозгов. Но глаза оставались целыми, и в них читались ужас и мольба пощадить.
«Но ты же меня не пощадил, — мысленно возражал я с каменным выражением лица. — Тебе же плевать было, что я и мои родители почувствуем, когда ты забрасывал меня в Аве-Ллар. Так почему же?..»
Я обрывал мысль на полуслове и коротким заклинанием заставлял глаза Альгенштейна попросту взорваться. Он умирал, а я вновь и вновь понимал, что вполне мог бы проделать все это с ним по-настоящему. Я впервые в жизни ненавидел, причем настолько люто.
И эта ненависть, сбившись в стаю с отчаянием, безнадежностью, страхом, унынием и другими самыми погаными чувствами, преследовала меня сутки
