самое лучшее, но я ещё и чёртов ублюдок, который не хочет, чтобы другой мужчина смотрел на то, что принадлежит мне. Джинни принадлежит мне. Её тело принадлежит мне, и никто, кроме меня, не смотрит на её сладкую маленькую киску. Чёрт, я ревнивый ублюдок. Я даже не хочу, чтобы к ней прикасалась женщина-врач, но я справлюсь с этим лучше, чем если бы это был мужчина.
Я паркую свой трактор в сарае и запираю его на ночь. Я ухожу немного раньше, но, поскольку Джинни переехала, я делаю это каждый вечер. Нет ни секунды, которую я не хотел бы провести с ней. Я смотрю на обручальное кольцо на пальце, и золото блестит под вечерним солнцем. Я женился на ней на следующий день после того, как лишил её девственности. Я не хотел, чтобы наш ребёнок родился вне брака. Возможно, это старомодная идея, но я такой.
— Джинни, я дома, — зову я, проходя через парадную дверь. Я сразу понимаю, что что-то не так. Обычно, когда я прихожу домой, она на кухне готовит ужин и напевает. Она стала женой фермера настолько, насколько я не смел и желать. Ей нравится быть женой и помогать мне работать на земле. Я волновался, что должен отпустить её ради лучшей жизни, и каждый день она доказывает, что я ошибаюсь. Она была создана для меня. Если и существуют родственные души, то это определённо я и Джинни. Я думаю, даже её отец согласился бы… после того, как он избил бы меня до чёртиков за то, что я прикасался к его дочери.
Моё сердцебиение ускоряется, когда Джинни не отвечает мне. Её новый внедорожник, купленный мной, всё ещё стоит на подъездной дорожке, так что я знаю, что она не выходила из дома.
— Джинни! — я кричу снова, когда страх начинает овладевать мной. Ферма отдалённая. Я взял с неё обещание держать двери запертыми и никогда не впускать посторонних, но она целый день выходит на улицу, чтобы сидеть на крыльце и работать во дворе. Что, если кто-то схватил её?
Что, если кто-то причинит ей вред?
В моей голове продолжают мелькать разные сценарии, подпитывая мой страх и панику. Если бы что-то случилось с Джинни, я бы не хотел жить. Я не смог бы, не без неё. Мне нужно…
Все мысли прекращаются, когда я добираюсь до нашей главной спальни. Я не вижу Джинни, но слышу её.
И она плачет.
Я иду на звуки в главную ванну. Джинни свернулась калачиком в углу душа, на неё льётся вода, и она плачет так сильно, что её тело трясётся от рыданий. Я распахиваю стеклянную дверь душа, и на меня тут же обрушивается прохладная струя. Я смотрю на циферблат, и, несмотря на то, что он установлен на максимальную температуру, вода остаётся холодной, а это значит, что моя Джинни находится здесь уже какое-то время.
Я выключаю воду и, думаю, до этого момента Джинни даже не заметила, что я здесь. Но, выключив воду, она смотрит на меня, и горе и слёзы на её лице вызывают у меня физическую боль.
— Что случилось, дорогая? Поговори со мной, — мягко прошу её я, схватив полотенце и осторожно оборачивая его вокруг неё. Она просто сидит и смотрит на меня, моргая, несмотря на слёзы, льющиеся из её глаз. Её тело дрожит от силы слёз и ледяной воды.
— Джинни? — спрашиваю я снова хриплым голосом, потому что задыхаюсь от страха.
— Карсон! — она плачет, но больше ничего не говорит. Дрожь пробегает по её телу, и я притягиваю её к себе, чувствуя, как замерзло её тело.
Я прижимаю любимую к себе, держу, как драгоценный подарок, и увожу обратно в спальню. Она слишком расстроена и слаба, чтобы стоять, поэтому я сажаю её на кровать и начинаю вытирать. Я делаю это быстро, концентрируясь только на том, чтобы промокнуть лишнюю воду и согреть её. Сделав это, я откидываю одеяло на кровати, быстро снимаю с себя одежду, а затем укутываю её, унося нас обоих под одеяло и давая ей тепло своего тела.
Джинни во всём этом остаётся тряпичной куклой. Она позволяет мне делать то, что я хочу, и, хотя звуки её слёз и рыдания утихли, она всё ещё плачет. Каждая слеза словно рвёт мне сердце. Я прижимаю её к себе, позволяя ей впитать тепло моего тела, и целую её в макушку, шепча мягкие бессмысленные слова. Слова, у которых нет смысла и причины. Они просто предназначены для того, чтобы утешить её, успокоить.
Честно говоря, я не знаю, как долго мы были в таком состоянии. Это могло быть полчаса или даже час, или больше. В конце концов, слёзы у Джинни кончились, и я целую её в щеку. Её рука обхватывает мою большую руку, лежащую у основания её шеи. Я держу пальцы на её пульсе, и этот ритм убеждает меня, что с ней всё в порядке, даже если она расстроена. Что бы ни случилось, я это исправлю, но мне просто нужно знать, что она здесь… Пульс у неё сильный… С ней всё в хорошо — по крайней мере физически.
— Поговори со мной, Джинни. Позволь мне исправить то, что не так, — шепчу я ей на ухо, нежно целуя ракушку.
— Мне нужно встать, — говорит она, её тело напрягается, как никогда раньше. Она пытается оттолкнуться от меня, но я держусь крепко, упорно не отпуская её.
— Нет, ты не понимаешь, дорогая. Пока ты не скажешь мне, что происходит, чтобы я мог это исправить.
— Некоторые вещи не можешь исправить даже ты, Карсон.
— Чушь, — рычу я. Ей-богу, Джинни должна знать, что я переверну небо и землю, чтобы она была счастлива.
— Позволь мне подняться! — плачет она, сильнее прижимаясь к моему телу.
— Джинни…
— У меня начались месячные, Карсон! — она плачет, когда ей удаётся вырваться. Мы лежим и смотрим друг на друга, наши взгляды прикованы друг к другу. У меня шок, а у неё смесь сожаления и боли.
— Джинни, мы можем попробовать…
— Пожалуйста, не надо, — шепчет она. — Я люблю тебя, Карсон, но, пожалуйста, не говори мне, что мы можем попробовать ещё раз. Только не говори мне этого, не сейчас. Я просто не могу этого слышать, — прерывается она и соскальзывает с кровати, обхватив руками верхнюю часть тела, как доспехи, и идёт обратно в ванную… оставляя меня чувствовать себя беспомощным.
— Есть и другие варианты, дорогая. — Я не двигаюсь со своего места, давая ей пространство. Ей оно нужно,
