и Черноголов осторожно разведывают квартиры первого этажа.
Начали с той, что направо.
Узенькая передняя. Глаза с трудом привыкают к темноте. Ступать надо мелкими шажками, чтобы не загреметь.
Настежь раскрытая дверь в комнату. При свете луны можно разглядеть у окна развороченный станковый пулемет. На полу — бумаги, осколки посуды, обломки мебели, груда книг, сброшенных с полки. Из-под книг выглядывает большая кукла.
И тут же на полу — неподвижный, как кукла, убитый фашист.
Разведчики продолжали обследовать дом.
На первом этаже — никого. Пусто и на верхних этажах. И повсюду следы поспешности, с какой люди покидали свои насиженные места. Вот накрытый стол. В тарелках так и осталась еда.
Прошло уже минут двадцать, а противник все еще ничем не дал о себе знать. Но это ничего не значит. Не притаилась ли где-нибудь засада?
Павлов и Черноголов стали осторожно спускаться в подвал второго подъезда.
В подвале кто-то есть. Здесь тоже едва мерцает каганец. Настороженная тишина. Люди всматриваются в вошедших. И вдруг из глубины раздался знакомый голос:
— Павлов, ты?! И тебя застукало? — Голос тревожный, приглушенный — это санинструктор Калинин.
— Как так застукало? Не пойму, про что ты говоришь.
— Тут же фашисты! — с отчаянием воскликнул Калинин.
— Нет их тут больше, — успокоил Павлов. — Поутекали. Правда, один там остался лежать, — он показал наверх. — А теперь вот что: вылезай-ка из подвала и давай с нами. Дела пропасть. За раненым твоим народ приглядит.
— Приглядим, конечно. Не сомневайтесь! — послышались голоса.
Теперь уже впятером бойцы принялись обследовать оставшиеся две секции.
После осмотра третьего и четвертого подъездов разведчики снова перебрались во второй подъезд. Отсюда была хорошо видна вся площадь.
Павлов распределил людей. Глущенко и Александров будут наблюдать за площадью, Черноголов — за частью двора, примыкающей к подъезду.
Итак, картина ясна. Противника здесь нет, дом занят без единого выстрела. Управились довольно быстро, пожалуй, меньше чем за час. Зато какого огромного напряжения потребовал этот час! Уж лучше бы выдержать бой, чем эта неизвестность, чем это ежеминутное ожидание стычки. Во всяком случае, устали больше, чем после боя…
Но передышки быть не может. Надо послать донесение и подготовиться к обороне. Атаку следует ожидать каждую минуту.
Вырвав из блокнота листок, Павлов нацарапал огрызком карандаша:
«Командиру батальона капитану Ж у к о в у. Дом занял. Жду дальнейших указаний.
Сержант Я. Павлов».
— Давай, Калинин, быстрее неси комбату.
Калинин скрылся за дверью, и тотчас же поднялась стрельба.
Стреляли совсем близко, слышно было, как пули шлепались о стены дома.
Сжалось сердце. Неужели Калинин погиб? А ведь все шло так хорошо!
Как же с донесением? Послать еще одного человека? И остаться оборонять дом-громаду втроем?..
Но раздумывать не пришлось.
— Идут! — раздался тревожный голос Александрова, наблюдавшего из окна второго этажа.
На площади появились темные фигуры. Это ползком подбирались к дому фашисты.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
ИЛЬЯ ВОРОНОВ И ДРУГИЕ
Вместе с приказом отправить в зеленый дом разведку командир роты получил от Жукова еще одно боевое задание: подготовить группу в составе 15—20 человек, которая закрепилась бы в этом доме.
— Кого послать, вам виднее, — сказал комбат. — Но одно, товарищ Наумов, учтите: полковник приказал этот дом занять и удержать, — на последнем слове Жуков сделал ударение.
Наумов мысленно пересчитал своих людей. Поредела, ох, как поредела рота за эту сталинградскую неделю. Один взвод — в развалинах, именуемых «Домом Заболотного»; другие — закрепляются на мельнице. Отсюда брать людей нельзя. Ведь именно к мельнице рвутся немцы с таким остервенением. Стоит только предпринять где-нибудь поблизости активные действия, как противник сразу же обрушивает на нее артиллерийский и минометный огонь.
В то время Наумов еще не знал, что́ предстоит вынести этой кирпичной коробке. Между тем немцы придавали мельнице огромное значение — на их схемах она именовалась «фабрикой» («Fabrik»). Они поняли, что это самое удобное место для нашего опорного пункта, пользуясь которым можно на большом участке преграждать путь к Волге, и поставили своей задачей любой ценой стереть «фабрику» с лица земли[1].
Толстые стены мельницы — надежное укрытие.
Фото С. Лоскутова.
Обдумывая план захвата зеленого дома, Наумов решил на первых порах направить туда по крайней мере один станковый пулемет, два противотанковых ружья, миномет и пять — шесть автоматчиков.
Командир пулеметной роты Дорохов выделил для этого расчет старшего сержанта Ильи Воронова. Это был лучший пулеметчик роты.
Воронов пристрастился к стрельбе еще в предвоенные годы, когда он, колхозный парень, с увлечением посещал осоавиахимовский кружок. Уже тогда Воронову больше всего пришелся по душе «максим». А когда настала пора идти на действительную службу — это было осенью 1940 года, — допризывник уже мог с завязанными глазами разобрать и собрать пулемет.
Само собой разумеется, что новобранца зачислили в пулеметную роту. Воронов сразу же продемонстрировал свое искусство, чем немало удивил не только бойцов роты, но и видавших виды командиров. Тогда-то он и получил свое первое поощрение — внеочередную увольнительную на целый день. К зависти товарищей, молодой солдат совершил увлекательную прогулку по чудесному закарпатскому городу Черновцы, где стояла тогда часть.
Об удивительном новобранце прослышали в полковой школе.
— Пойдешь к нам? Командиром будешь, — сказал ему кто-то из офицеров.
— Пошел бы с охотой, да грамоты маловато…
А откуда было взяться у него той грамоте, если учиться больше трех зим не пришлось. Одиннадцати лет, лишившись отца, Илюха остался за старшего «мужика» в бедняцкой семье. Покойный отец всю жизнь батрачил и только при Советской власти обзавелся землицей и лошаденкой, да почти не попользовался ими: не выдержало здоровье, подорванное непосильным трудом. С ранних лет Илюха стал на зиму уходить в Донбасс, на строительство железной дороги. Так что было не до учебы…
С полковой школой ничего не вышло.
Но все же Воронова в сержанты произвели — уж больно хорошо знал солдат свое дело.
С началом войны
