было невыносимо, но я продолжала упрямствовать. Продолжала идти. День за днем, пока сердечная боль не утихла. Пока слезы не прекратились.
Я пережила Нью-Йорк. И это тоже переживу.
— Привет. — Тобиас появился в дверях с моим стаканом воды в руке.
— Привет, — пробормотала я.
Он отставил стакан в сторону, затем достал из ящика мочалку и намочил ее в теплой воде в раковине.
— Спасибо. — Я взяла его у него, ожидая, что он оставит меня наедине с моими страданиями. Но он подошел ближе, заняв место позади меня. Затем эти чудесные руки начали водить кругами вдоль моей спины.
Рано или поздно мне придется научиться справляться с этим и всеми другими неприятностями беременности в одиночку. Но мне слишком нравились его прикосновения, чтобы выгнать его. Так что я прижалась к унитазу, меня стошнило еще дважды, а Тобиас держал меня за волосы, пока, наконец, мой желудок не опустел и не перестал бурлить.
— Я дам тебе минутку. — Тобиас встал, осторожно закрыв за собой дверь.
Я умылась и почистила зубы, а когда вышла на кухню, Тобиас достал коробку соленых крекеров.
— Это мне?
— Я сбегаю в город и куплю имбирного эля. Взять еще что-нибудь вкусненького?
— Яблочный соус (прим. ред.: яблочный соус — это пюре (не обязательно подаваемое как настоящий соус) из яблок).
— Хорошо. Скоро вернусь.
— Тобиас? — позвала я, когда он направился в холл.
Он остановился и обернулся.
— Да?
— Ты будешь хорошим отцом.
Он грустно улыбнулся мне, затем исчез в гараже. Его молчание звенело в доме. Я ожидала услышать «спасибо». Или «я надеюсь на это». Возможно, на самом деле я хотела, чтобы он сказал мне, что я буду хорошей мамой.
Но я давным-давно поняла, что Тобиас не всегда говорил мне то, что я хотела услышать.
Думаю, это не изменилось.
Глава 6
Тобиас
Ева стояла голая в душе. Несколько минут назад она вернулась домой с ужина у сестры, жалуясь, что запах чизбургеров с беконом застрял у нее в волосах. Поэтому, она удалилась в свою ванную принять душ, пока я неподвижно сидел на диване, рассеянно уставившись в телевизор, потому что мое внимание было приковано к женщине, занимающей другой конец моего дома.
Я взглянул на часы. Восемь семнадцать. За те два дня, что прошли с тех пор, как она приехала погостить сюда, я наблюдал, как слишком быстро пролетают минуты.
Она уезжала через четыре дня, а нам еще предстояло поговорить о ребенке. Или о поцелуе. Эти темы, возможно, и не заслуживали озвучивания, но витали в воздухе, тяжелым грузом ложась на наши плечи.
Я не хотел поднимать эту тему вчера, когда она обнималась с унитазом и ее, черт возьми, выворачивало наизнанку. Сегодня Еве не было плохо, но прежде чем я смог затронуть тему ребенка, она ушла на работу и навестить своего отца за обедом.
Нам нужно было поговорить. Вот только я не был уверен, что сказать.
Останься? Не переезжай? Я не просил ее остаться после предложения. В этом не было смысла. Тогда она приняла решение, как, я подозревал, и сейчас.
Нет, наш разговор должен был касаться опеки. Каждый раз, когда это слово звучало в моей голове, я съеживался. Я собирался настаивать на том, чтобы ребенок жил здесь. Жить в Монтане полный день, в окружении не только моей семьи, но и ее тоже.
Это был единственный вариант. Она должна была знать, что это был единственный вариант.
— Что за хрень, — пробормотал я.
— Что?
Я резко обернулся и увидел Еву на полпути между прихожей и гостиной. Ее волосы были мокрыми и скручены в узел. Ее стройное тело было обтянуто мешковатыми серыми спортивными штанами.
— Ничего. — Я кивнул на телевизор, где «И-эс-пи-эн» показывал основные моменты футбола. — Моя команда проиграла, — солгал я.
— О. — Она вздохнула и обошла диван, свернувшись калачиком на том же конце, где дремала вчера.
— Как прошел ужин?
— Хорошо. — Она пожала плечами. — Елена сосредоточилась на своих девочках и готовке. Мы с ее мужем отвечали на вопросы мамы. Ты знаешь, какая она. И, кажется, она переехала.
— Переехала? Куда?
— Солт-Лейк. Хорошо, что я не отправила рождественский подарок на ее старое место жительства во Флориде.
Я покачал головой. Эдди Уильямс был чертовски хорошим человеком. Елена была милой и доброй. Но я мог бы обойтись без Мишель.
Ева проявляла терпение к своей матери, больше, чем заслуживала Мишель. За четыре года учебы в колледже она однажды навестила Еву. Мы пошли поужинать, и Мишель задала так много вопросов, что мне показалось, будто это был допрос. Как будто она хотела втиснуть годы пропущенных разговоров в один прием пищи. Один ужин, затем она улетела, погрузившись в свою жизнь в небесах, а потом время от времени отправляла Еве сообщения, чтобы проверить, как дела.
Судя по всему, ничего не изменилось. Мишель жила своей жизнью. Все остальное было второстепенно.
— Мы с Еленой решили не говорить папе, что она в городе. Это беспокоит его.
— Они разговаривают?
— Я так не думаю. Она звонила ему после инсульта, но в остальном… насколько я знаю, нет.
— Вы часто разговариваете? Ты и твой папа?
Она кивнула.
— Почти каждый день. Обычно я переписываюсь с Еленой несколько раз в неделю, а по воскресеньям общаюсь с ней и девочками по ФейсТайм.
Так вот почему она не думала, что жизнь на другом конце страны с моим ребенком станет проблемой? Потому что у нее все получилось с отцом и сестрой?
Это была другая ситуация. Эдди, возможно, и смирился с этим, потому что Ева была взрослой женщиной, но я отказываюсь поддерживать отношения со своим ребенком через ФейсТайм. У меня на кончике языка вертелось сказать ей именно это, но вместо этого я потянулся за пультом и переключил канал.
Да, нам нужно было поговорить.
Но я не хотел.
Не было никакого шанса, что эта дискуссия закончится счастливо.
— Хочешь посмотреть кино? — спросил я.
— Конечно. — Она закинула ноги на сиденье, зарывшись в мягкую подушку. — Я могла бы перекусить. На самом деле я не была голодна за ужином.
— Чего ты хочешь? Чипсов? Печенья? Морковных палочек?
— Эй, следи за своим языком.
Я моргнул.
— Что я сказал?
— Морковные палочки. — Ее лицо помрачнело. — Как насчет попкорна?
— Попкорн так попкорн. Фильм выбирай ты. — Я бросил ей пульт и удалился на кухню, нуждаясь в некотором расстоянии. Этот сладкий, мягкий аромат был слишком соблазнительным.
Взяв миску с попкорном, чтобы мы могли разделить ее, я поставил ее между нами и протянул