ротик полный острых зубов и издает громкий не то каркающий, не то клокочущий звук и мое сердце начинает бешено стучать. И вот уже несколько пар глаз сверкают на меня из темных камышей.
Вскрикиваю и не помня себя от страха несусь прочь от реки. Бегу, не разбирая дороги, лишь бы поскорее убраться подальше от воды, от этих страшных неизвестных мне существ. Ветки хлещут меня по рукам и ногам, но я всё равно продираюсь через кустарники, в темноте потеряв всякие ориентиры и где-то сойдя с тропы. Возвращаться обратно, чтобы поискать эту самую тропу и речи нет. Я слишком напугана.
Вдруг врезаюсь во что-то мягкое и чувствую прикосновение чьих-то рук ко мне. Вновь ору и пытаюсь отбиться.
— Дарина! Дарин, что с тобой? — слышу знакомый голос.
Это отрезвляет меня, и я перестаю дергаться, поднимаю глаза, чтобы разглядеть, кто передо мной. Лера.
— Да что с тобой такое? — обеспокоенно спрашивает она.
С трудом перевожу дух, никак не могу отдышаться.
— Там, — слабо ворочая языком произношу я, показывая рукой в сторону реки, — там кто-то есть. У них глаза светятся.
— У кого? У рыб?
— Да нет же, — раздражаюсь я на её тупое предположение, — там какие-то странные существа. Я не разглядела их в темноте, они маленькие…
— Лягушки?
— Не лягушки, — взрываюсь я. — Что я дурочка какая-то, по-твоему, могу лягушек испугаться?
— Ну мало ли.
— Там какие-то злобные существа в воде, их много.
— А зачем ты вообще пошла к реке? Идем обратно в шатер, — говорит она, беря меня за руку.
— Я… — начинаю я и спотыкаюсь.
Как-то неудобно и мне кажется глупо рассказывать, что я среди ночи одна собралась переплывать реку на плоту. И потом получается, что я кинула бы Леру здесь одну. Сама же ругала за это друзей, и сама же только что хотела также поступить. Хотя Лера мне не подруга, она мне вообще никто. И тем более у неё тут остался парень, а у меня никого. Вспоминаю об Олесе и шмыгаю носом.
— Они Олесю убили, — шепотом произношу я.
— Что? — Лера резко останавливается и оборачивается ко мне, — что ты такое говоришь?
— Они отрезали ей голову и сожгли её тело.
— Чушь какая-то, — отмахивается она, — такого просто не может быть. Они же не дикие и не сумасшедшие.
Она снова идет вперед, тяня меня за руку.
— Я это видела собственными глазами, — упрямо говорю я.
— Ну мало ли что тебе могло привидится, — не верит мне Лера.
Выходим к шатрам. Откуда-то издалека доносится печальное песнопение.
— А где она тогда, если жива? — парирую я.
— Ну в том шатре, куда тебя та когалка водила, — невозмутимо отвечает Лера.
— А ты пойдешь со мной? Ну туда? — спрашиваю я и хватаю её за локоть.
Не знаю, что я хочу там увидеть. Мертвое тело Олеси с отрезанной головой?
— Прямо сейчас, ночью? — удивляется она.
— Да прямо сейчас. Я всё равно не смогу уснуть, пока…
— Ладно, — соглашается она, — а ты так и пойдешь с рюкзаком?
— Нет, — тихо произношу я.
Мы доходим до нашего шатра, и я забрасываю его внутрь. Хорошо, что она не спрашивает, зачем я пошла посреди ночи к реке с рюкзаком. Кстати, а сама она где была ночью? Я задаю ей этот вопрос.
— Спала рядом с тобой, ты чего? — удивляется она. — Я вышла в туалет, а когда вернулась, тебя уже нет. Я пошла искать тебя, как вдруг услышала твой крик. Ты очень странно себя ведешь.
— Странно? — усмехаюсь я, вытирая проступившую слезу.
— Да, — кивает она.
Молчу. Не знаю, что мне ей на это ответить. Может быть со стороны и кажется, что я похожа на сумасшедшую. Вдруг вскакиваю посреди ночи и бегу к реке, вижу каких-то существ, вижу, как умирает Олеся. А если я правда сошла с ума и живу в своих видениях? И с Олесей всё хорошо, просто у меня глюки.
Мы идем по шатровому городку. Темно, но кое-где горят костры и воткнутые в землю факелы. Время от времени выглядывает полная луна, бросая на землю свой призрачный свет, но не показывается полностью, скрывается за вуалью облаков. Иногда нам встречаются люди, но они далеко, видим лишь темные силуэты. Но мы не подходим к ним, и они к нам. Повсюду слышится грустное песнопение, настолько печальное, что от тоски защемляет сердце. Кажется, что поют почти в каждом шатре, но настолько слажено, будто ими всеми руководит один вездесущий дирижер. И как в унисон, эхом из пустот в грунтовых слоях доносится слабый стон. Ступнями чувствую легкое подергивание, словно ощущаю дыхание самой земли.
Каким-то чудом я нахожу тот самый шатер. Я днем то ничего не могу найти, а тут в темноте и нашла. Он стоит отстраненно от других, всё также окруженный плетеным забором с насаженными на прутья звериными черепами, которые тускло поблескивают в неровном лунном свете. В шатре горит дергающийся слабый отсвет, как от свечей. Судя по колышущимся теням там есть кто-то живой.
Обходим забор по периметру, но нигде нет проема, словно он единый. Я не помню с какой стороны мы тогда входили и была ли калитка, а сейчас она может быть закрыта и в темноте не различима. В отчаянье хватаюсь за прутья и присматриваюсь — смогу ли перебраться через него?
— Полезешь туда? — шепотом спрашивает меня Лера.
— Угу, — сглатываю я.
Дергаю за прутья, проверяю выдержит ли мою тяжесть легковесное ограждение, как бы мне не рухнуть вместе с ним на землю. От сотрясения гулко стукаются друг об друга звериные черепа.
— Осторожнее, — вдруг раздается позади нас хриплый голос. — Не разбейте черепушки.
От неожиданности подскакиваю на месте и резко оборачиваюсь. Передо мной стоит Аверьян Егорыч, почти скрытый в темноте. Как он так неслышно подкрался?
— Нельзя туда заходить, — говорит он. — Не зря же шатер огорожен.
— Я хочу увидеть Олесю, — тихо произношу я.
— Сказано — нельзя, значит нельзя, — строго говорит он. — Не время ещё. Позже увидитесь. Не мешай ей делать переход.
— Какой переход? — с трудом произношу я.
— Как какой, — кряхтит он, — тот самый.
— Она умерла. Вы убили её, отрезали ей голову, а потом сожгли, — выпаливаю я со злости.
— Ты хочешь, чтобы её голова вернулась на место? — вдруг спрашивает он.
— Конечно! — не думая, выкрикиваю я.
— Это от тебя зависит, — говорит он.
— В смысле?
Я непонимающе на него смотрю. Что за чушь он несет?
— Окропишь её мертвой водой — и её части тела срастутся воедино, — поясняет он.
— Как просто от воды они срастутся?
— Это не просто вода, эта
