Книга Непокорные - Эмилия Харт

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87

В фотографии цвета сепии на первой странице есть что-то знакомое – в этой молодой женщине с темными волнистыми волосами и широко расставленными глазами, в этом родимом пятне на лбу. Она ни разу не видела фотографии двоюродной бабушки в молодости и вздрагивает, когда на нее накатывает чувство узнавания. Тетя Вайолет на фотографии выглядит как… она. Как Кейт.

10

Альта

На свидетельском месте Грейс выглядела такой юной и хрупкой. Бледная кожа под чепцом, большие карие глаза. В тот момент мне с трудом верилось, что это взрослая женщина двадцати одного года от роду.

Казалось, вот только мы были девочками, гонялись друг за дружкой в лучах солнца. Я смотрела на нее, и лето, когда нам было по тринадцать, ярко всплыло в моей памяти.

Это было жаркое лето; мама говорила, что самое жаркое за последние десятилетия. Мы лазили по всей деревне, плескались в ручье, а когда нам все это надоедало, сбегали в прохладу холмов. Там нас ждали поросшие вереском склоны и скалы, укутанные туманом. Мы забирались так высоко, что Грейс заявила, что даже видит Францию. Я помню, как засмеялась и сказала Грейс, что Франция слишком далеко, по ту сторону моря. «Однажды мы отправимся туда и найдем ее, – сказала я. – Вместе».

В тот самый момент над нашими головами прокричала скопа. Я подняла голову, посмотреть, как она летит, как солнце серебрит ее крылья. Грейс взяла меня за руку, и я почувствовала такую легкость, будто я тоже парила в облаках.

Уже тогда некоторые из деревенских боялись к нам прикасаться, как будто бы мы с мамой были заразными или чумными. Но Грейс никогда не боялась. Она знала – по крайней мере, тогда, – что я никогда не причиню ей вреда.

Когда мы спускались, я потеряла в болоте свой башмак. Я помню, что так переживала, как расскажу об этом маме, что на обратном пути почти не разговаривала с Грейс. Я думала, что ей меня не понять. Дочь йомена – она получала новую пару башмаков раз в год. Моя мать с утра до ночи продавала сыр и сливовое варенье, лечила каждого больного из деревни, кто обращался к нам, – чтобы заплатить сапожнику за ремонт моих старых.

Но когда мы добрались до нашего дома, Грейс вошла со мной и сказала моей матери, что это по ее вине я потеряла башмак в болоте. Она настояла на том, чтобы отдать мне свою запасную пару.

Я носила их несколько лет, пока они не стали жать мне пальцы. Я хранила их, рассчитывая передать когда-нибудь своей дочери.

Именно это, наше тринадцатое лето так ярко вспомнилось мне, когда я смотрела на Грейс в зале суда, еще по одной причине. Это было последнее лето нашей дружбы.

И последнее моего наивного детства.

Осенью, когда уже опадали листья с буков, у Грейс заболела мама.

Моя мама разбудила меня задолго до рассвета; свеча ярко освещала ее лицо.

– К нам идет Грейс. Случилось что-то плохое, – сказала она мне.

– Откуда ты знаешь? – спросила я.

Она ничего не ответила, а только погладила сидевшую у нее на плече ворону; ее перья намокли под дождем.

Скоро Грейс уже сидела за нашим столом, пытаясь отдышаться. «Скарлатина», – произнесла она. Грейс бежала целых две мили от фермы Меткалфов. Ее мать не вставала с постели уже три дня и две ночи, вся горячая и мокрая от пота. Временами она просыпалась и в эти нечастые моменты принималась плакать по своим давно умершим детям.

Грейс рассказала, что отец вызывал доктора и тот сказал, что у пациентки слишком много крови и вся эта кровь кипит у нее внутри. Грейс говорила, а я смотрела на маму, на ее мрачно сжатый рот. Доктор поставил пиявок, но они не помогли. Пиявки становились все толще, а мама Грейс все слабее.

Моя мама встала. Я смотрела, как она кладет в корзину чистые тряпочки, баночки с медом и настойкой бузины.

– Альта, принеси наши плащи, – сказала она. – Нам нужно спешить, девочки. Если лекарь продолжит пускать ей кровь, боюсь, она не переживет эту ночь.

Луна была скрыта за тучами и моросью, так что я едва могла разглядеть, куда ступаю. Мама решительно шагала вперед, крепко держа меня за руку. Рядом тяжело дышала Грейс.

В темноте, за взвесью мелкого дождика, мне не было видно мамину ворону, но я знала, что она летит вперед над деревьями и это придает маме сил.

Мы прошли только полпути, когда дождь пошел сильнее. Вода стекала по капюшону прямо в глаза. В спешке я забыла свои перчатки, и теперь руки онемели от холода. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем я увидела вдалеке приземистый домик Меткалфов с желтыми от света свечей окнами.

Мы нашли Уильяма Меткалфа склонившимся у постели больной жены. Лекаря не было видно. Спальня была уставлена зажженными свечами, их было по меньшей мере два десятка: больше, чем мы с матерью сжигали за месяц.

– Мама не переносит темноту, – прошептала Грейс.

Мама Грейс лежала на кровати: казалось, будто она спит. Но только я ни разу не видела, чтобы люди спали так. Грудь Анны Меткалф под сорочкой поднималась и опадала слишком часто. В прыгающем свете свечей я могла видеть, как трепещут ее веки. Затем она открыла глаза и, привстав, закричала, отдирая пиявку с виска, прежде чем обессиленно снова опуститься на кровать.

– Cвятая Мария, Матерь Божья, – бормотал Уильям Меткалф над обмякшей женой, – молись за нас, грешных…

Неожиданно он повернулся, видимо, заслышав наши шаги. Я увидела, что он прижимает к губам нитку малиновых бусин, которую быстро спрятал в карман штанов.

– Какого дьявола вы здесь делаете? – спросил он. Его лицо осунулось от усталости и было почти таким же бледным, как у жены.

– Это я их привела, папа, – сказала Грейс. – Достопочтенная Вейворд может помочь. Она разбирается…

– Наивное дитя, – злобно перебил ее отец. – То, в чем она разбирается, не спасет твою мать, а лишь обречет ее душу. Ты этого хочешь для нее?

– Пожалуйста, Уильям. Прояви благоразумие, – тихо сказала моя мама. – Ты же видишь, от пиявок ей становится только хуже. Твоя жена напугана, ей больно. Ей нужно охладить лоб, дать мед и бузину – чтобы успокоить ее.

Не

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 87