плотоядную ухмылку Эдика, и это показное равнодушие меня внезапно разозлило. «Хочешь поиграть? — подумал я. — Что ж, это легко устроить».
Я полученные документы проигнорировал. Мне не нужны все эти бумажки, оценивать Элину собирался без их учета.
Девчонка отступила к сцене и замерла в нерешительности. За напускным спокойствием я отчетливо видел нарастающую панику, и мне показалось это перебором. Я же ничего не сделал ей, чтобы она так тряслась от одного моего вида. В то, что выпускница театрального так боится сцены, я отказывался верить, поэтому списал ее реакцию на свое присутствие. Впрочем, испытывать досаду от встречи в сквере даже не собирался.
— Ну же, — подбодрил я Элину, уже не скрывая раздражения от затянувшейся паузы. — Что вы будете нам читать?
— Письмо Татьяны к Онегину, — ответила она, прочистив голос.
Я непроизвольно скривился. Что за банальщина? У молодых актрис совсем что ли фантазии нет? Читать Пушкина с его гениальным слогом — самое элементарное, первокурсник справится. Тем не менее, сегодня уже человек пять с этим злосчастным письмом зашли.
— «Я к вам пишу — чего же боле?
Что я могу еще сказать?»,
— затянула она, а я откинулся на спинку, скрестил руки на груди и вперился взглядом в лицо девчонки.
От моего пристального внимания Элина тут же поплыла. Вместо чувственной экспрессии, тоски в голосе, слезливых нот сожаления и стыда, так нужных в этом монологе, я услышал лишь четкое, пресное, чтение текста. Это была худшая Татьяна из всех возможных.
Я не понимал, что происходит. Где тот звучный голос, который я услышал в сквере? Где эмоции, страсть? Я принялся водить большим пальцем по нижней губе. Дурацкая привычка, показывающая мою задумчивость, от которой я никак не мог избавиться. Хотел одернуть себя и сейчас, однако взгляд Элины тут же замер на моих губах. Надо же, проняло. Ты ж моя куколка! Прекращать поглаживания я намеренно не стал, напротив сделав жест еще более эротичным, провоцируя девчонку на большее волнение. Тест на стрессоустойчивость. Ей же на публике выступать, а не дома перед зеркалом. Да и побеждать ее в той игре, которую она же и затеяла, видеть, как она пытается бороться с собой, но не справляется, было невероятно сладко. И все же нужно понять, подходит она мне или нет.
Я облокотился локтями на стол, подался вперед, будто желая рассмотреть Элину поближе. Чувствовался в этой фее какой-то нелепый диссонанс, который раздражал, но я никак не мог его разгадать. Горящие глаза и бесцветное лопотание; яркая внешность романтичной героини и совершенная холодность, закрытость. А еще красивый тембр голоса, который она как будто даже не собиралась использовать. Да даже этот ее желтый наряд, пригодный только для пляжа, в сочетании с закрытой позой выглядел нелепо, как будто не она сама нацепила этот сарафан, чтобы демонстрировать всему миру свои ноги. И имя. Откуда она взяла это «Элли»?
Я останавливать выступление не собирался, хотя любую другую претендентку после первой же строчки такого выступления без сомнений остановил и сказал, что она не подходит. Марат и Эдик тоже молчали. Первый, полагаю, из жалости, второй — не желая лишать себя возможности еще попялиться на Элину.
Уж не знаю, какие бесы отражались сейчас в моих глазах, но девчонка от моего пристального разглядывания смутилась окончательно и завершила монолог скомкано, вконец севшим и упавшим голосом.
— Я, наверно, пойду, — не дожидаясь нашего вердикта, чуть не плача и стыдливо пряча глаза, заявила она, едва завершив выступление. Тут же подлетела к столу, чтобы забрать свои корочки.
Элина, конечно, поняла, что завалила испытание на все сто процентов. Но, вопреки отвратительному выступлению, я не хотел ее отпускать. Интуиция вопила, что это не ее потолок, и может она намного больше. Меня многое смущало в ее поведении, а я не любил нерешенные загадки. Поэтому стоило ей потянуться за своим дипломом, как я прихлопнул рукой ее ладонь. Она подняла на меня удивленный взгляд. Поразительно, но паники в нем уже не было, только непролившиеся слезы и изумление от моего хамского жеста.
— Что еще вы можете прочитать? — строго спросил я.
— А что еще вы хотите услышать? Разве этого недостаточно? — спросила она, поджав губки. А меня, черт побери, снова царапнуло. Дерзкая фраза, вызов, произнесенный нерешительным голосом. И эмоции. Наконец-то эмоции. Отчаяние? Гнев? Досада? Горькая насмешка над собой? Да, пожалуй. Но только где-то очень глубоко, едва ощутимо.
О да, конечно, тебе хочется сбежать, девочка, чтобы разрыдаться где-нибудь за углом, а дома разорвать свой диплом на мелкие клочки и пойти работать каким-нибудь билетным кассиром. Но не в этот раз.
— Монолог Катерины, «Гроза», — безапелляционно потребовал я, не отпуская ни ее взгляда, ни руки.
— Арт, не смущай девушку, — встрял наконец Марат, пытаясь заступиться за Элину. Вид у той действительно был жалкий. — Она, кажется, так тебя испугалась, что сейчас упадет в обморок.
Я знал, что Марат не издевается, а действительно переживает за неопытную актрису. Но слова друга волшебным образом подействовали на Элину. Она решительно выдернула ладонь из моего захвата, отчаянно встряхнула волосами, откидывая их назад, протяжно всхлипнула, словно загоняя внутрь так и не начавшуюся истерику.
— Какой именно? — спросила она уже нормальным голосом, который больше не напоминал блеянье овечки.
— Любой, — милостиво разрешил я. Мне действительно было без разницы, просто хотелось примерить к ней другой образ, более дерзкий и свободный.
Элина решительно направилась обратно к сцене. А я с улыбкой откинулся на спинку кресла, предвкушая наконец нормальное выступление.
— «Отчего люди не летают! Я говорю: отчего люди не летают так, как птицы?»
Ну наконец-то хоть немного расшевелилась. Паники в глазах больше не было. Похоже, она решила, что терять больше нечего, и читала монолог свободолюбивой Катерины как будто нам назло. Точнее, мне назло. На нас не смотрела, обратив свой взор куда-то вдаль, словно и правда мечтательно обозревала горизонт. Эта роль удалась ей определенно лучше Татьяны. Пожалуй, несколько не хватало надлома, отчаяния и легкого налета безумия. Но я видел, что Элина не слишком старается сейчас, как будто хочет показать, что ей уже все равно: пять минут позора — и она наконец-то сбежит. Не знала, малышка, что теперь уже точно попала в мои лапы, не выпущу.
Я с удовлетворением отметил, что Элина сейчас выглядела намного более настоящей и живой, и голос ее наконец-то зазвучал. Я уже представлял, где и как нужно отшлифовать и подправить ее игру, все четче осознавая, что решение мной принято.
Дочитав свою Катерину, она снова подошла к нам и протянула
