Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
Нуониэль повернул голову и глянул Воське прямо в глаза. Увидев, взгляд сказочного существа, Воська выпустил меч из рук. Клинок шлёпнулся в грязь.
– Дурак, – сказал Закич, перевязывая шею нуониэля.
Ломпатри поднял изогнутый меч. Он отыскал тряпки и стал вытирать клинок.
– Этим только полы мыть! – сказал рыцарь слуге и выкинул тряпки в костёр. Они зашипели, стали шевелиться, и вскоре занялись.
– Воська! Неси мне, сам знаешь что, – скомандовал Ломпатри и подошёл к пленному. Тот рухнул на колени и стал молить о пощаде.
– О, благороднейший, – говорил он, – не губи напрасно. Что я тебе – блоха. Много ли чести в смерти моей.
Ломпатри тем временем снял боевые рукавицы и со всей силы двинул разбойнику в челюсть. Тот повалился наземь.
– Не тебе, холопу, про честь говаривать, – сказал Ломпатри. – Встать! Вставай, кому говорят!
Пленник встал. Воська подошёл к Ломпатри и с поклоном вручил ему мизерикорд – небольшой кинжал, с блестящим острым лезвием, тонким как шип.
– А сейчас ты расскажешь нам всё с самого начала. Кто вы? Откуда? Сколько вас тут развелось? Почему у вас не топоры и палки, как у обычного сброда, а добротные мечи? И как зовут того умника, который посчитал, что убить и ограбить Белого Единорога Ломпатри – самая лучшая затея для холодного осеннего вечера? Ну же! – негодовал рыцарь.
– Пощадите меня, блоху никчёмную, милостивый господин, – дрожащим голосом отвечал пленный. – Я человек простой, злого не замышляю.
– Почто разбойничаешь?
– И не мыслил даже, добрый господин! – лепетал бедняга. – Из простых я – из крестьян. Грабят и убивают нашего брата. Что поделать человеку, который кроме как сеять да жать ничегошеньки да и не умеет? Подался к разбойникам из того, чтоб токмо не убили. Шёл из деревни спалённой. Шёл в город, счастья искать; дома-то теперь нет, семейных всех побили. Повстречались бандиты, так я и сказал им, что я тоже этот… Как их кличут? С большой дороги. А сказал бы, что пахарь – убили бы за ради потехи. Вот теперь иду, а куда, и сам не знаю. Не серчайте, благочестивый господин…
Ломпатри снова врезал ему. На этот раз разбойник только пошатнулся, но наземь не упал.
– Честь мою оставь в покое, говорил ведь! – зарычал Ломпатри. – Всё-то вы о чести знаете, холопы!
– Много в здешних краях люду разного. Но то всё разбойники да головорезы. Людей пленят, в штольнях работать заставляют. Нам – простым работягам тяжко от них. Стонем днями и ночами. Где жизнь-то? Или в штольни иди, спину гни денно и нощно, или к ним в дружину. Мы ведь не воины, а крестьяне обыкновенныя. Что же я, мужик, буду здоровье в шахтах гробить? Я уж лучше в дружине послужу, всевышние милуют, грех на душу не возьму никакой, не обижу невинных людей. А как кончится смута, али сбегу раньше – подамся в город, новую жизнь начинать. Всевышние милуют, ни рук, ни ног не потеряю, разбойничая – а там займусь трудом праведным.
Ломпатри схватил его за грудки.
– Паршивая же ты свинья, – сказал рыцарь. – Тебе ручки да ножки дороже земли родной, терзаемой смутою? Говори, где у вас берлога!
– Какая тут берлога! – взмолился пленный. – Денно и нощно скитаемся по степи.
– По степи, гуторешь? От греха бегаете, поди? – прикрикнул на него Ломпатри и всадил ему мизерикорд прямо в сердце. Вытащив стальной шип из груди бандита, рыцарь проделал ещё две дыры в его теле – у пояса под левой рукою. Кровь оттуда брызнула тёмная, почти чёрная. Разбойник повалился в грязь и сразу же испустил дух. Наступила тишина. Слышно было только гул костра, и как капли дождя стучат о кожаные накидки мёртвых разбойников, некрасиво лежавших среди помятой плакун-травы. Что-то совсем неправильное было в тот момент во владыке провинции Айну благородном рыцаре Ломпатри Сельвадо. Абсолютной неправдой казался и его благородный меч, начищенный до блеска трудолюбивым Воськой, отдававшим всю свою жизнь служению господину. Сейчас слуга стоял, держась за не менее сияющий меч нуониэля, и глядел то на тела разбойников, то на Ломпатри. Таким грязным хозяин ещё никогда не был: сапоги, штаны, рубаха – всё в саже и земле. Весь потемневший от крови и дождя, на фоне пламени он казался совсем чёрным. Растрёпанные волосы прилипли к лицу. Капли дождя падали на окровавленный клинок мизерикорда и стекали с его кончика уже не прозрачными, а розовыми.
– Воська, найди булыжник покрупнее и кинь в костёр, – скомандовал Ломпатри. – Закич, спряги их лошадей и уведи отсюда. Одного можешь нам оставить.
Нуониэль чуть приподнялся на руках, попытался встать, но снова потерял сознание и рухнул лицом в грязь.
– Моя Илиана! – воскликнул Ломпатри. – Закич, сделай что-нибудь с раненым!
Закич затащил нуониэля в палатку. Он снял с него мокрые лохмотья и уложил на солому. Коневод закончил обрабатывать рану и перевязал нуониэлю шею. Воська тем временем раздобыл неподалёку крупный булыжник и кинул в костёр. Такой камень они искали каждый раз, как вставали на привал. Ночи становились всё холоднее, а кинутый вечером в костре камень хорошо согревал палатку до самого утра. Но чтобы нуониэль не замёрз до наступления ночи, Закич всё же затеплил в середине палатки небольшой очаг. Когда это было сделано, коневод собрал пять оставшихся от разбойников жеребцов, оседлал одного из них и направился прочь от лагеря.
Костёр стоянки уже исчез из виду. Закич отвязал лошадей от своего скакуна и направился прочь. Сразу возвращаться нельзя: кони пошли бы за ним до самого лагеря. Поэтому коневод спешился, взял свою Дунку под уздцы и стал бродить по лугу, ожидая, пока другие лошади разбредутся и потеряют его из виду. Дождь к тому времени уже кончился, облака сошли, открыв взору звёздное небо, в котором ярче всех сияла полная луна. Её серебряный свет озарял огромную степь, усыпанную сотнями кустов, похожих на пушистых чёрных барашков. Синие цветы кустарника, собравшие на себе дождь, блестели ярче голубых звёзд. В каждой капле, лежащей на степи, отражалась круглая луна. И казалось, два звёздных неба встретились в бесконечности – одно сверху, а другое снизу. От созерцания такой нерукотворной красоты у Закича сжало сердце. В жизни он не видел ничего прекраснее, чем эта степь, луна и капли дождя, превратившиеся в звёзды. Он устал – хотелось опрокинуть хорошего вина, заесть его жирной колбасою, завалиться на мягкие перины и уснуть. Но он стоял и смотрел на эту красоту, не жалея ни одного мгновения, потраченного на это созерцание. Лунная степь – этот как раз то, что
Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 94
