Многим следовало бы завести такие половички.
Она шагнула внутрь. Чтобы последовать за ней, мне особое приглашение не понадобилось.
* * *
Джордж проводил нас в большой зал. Как все недавно возникшие культы, УАЖ имело алтарь с тронами для шишек и холодные каменные плиты с отдельными милосердными ковриками для преданных простаков.
На самом глыбистом троне восседал Хорда, вампир с загнутыми клыками, сильно похожий на длинноволосого со спутанной бородёнкой хиппи и даже с электрогитарой. Он был одет в яростного цвета оранжево-пурпурный кафтан, а вся грудь была увешана ожерельями из бус, украшениями-черепами с брильянтовыми глазками, новомодными пластиковыми летучими мышами, военными медалями Австро-Венгрии, перевёрнутыми распятиями, висел бэджик «Никсон в 72», висели золотые листочки марихуаны и засохший человеческий палец. Рядом сидела призрачно-тощее видение в вельвете, в котором я предположил Даяну Ле Фаню, заявлявшую — как и множество других вайперов, — что она самый первый калифорнийский вампир-переселенец. Я обратил внимание, что она благоразумно держала в ушах маленькие рубинового цвета затычки.
У ног этих божественных существ находилась толпа молодых людей обоих разновидностей, все с длинными волосами и с клыками. Некоторые в белых хламидах, другие стояли нагими. У некоторых торчали пластиковые клыки из магазинов игрушек, у других клыки были настоящими. Я просканировал взглядом конгрегацию и сразу заметил Ракель, коленопреклонённо стоявшую на голом камне с глазами, застланными красным туманом, в подоткнутой хламиде. Она раскачивалась своим зрелым телом в такт музыке, которую Хорда уже перестал играть.
Признаю, что дело разрешилось слишком легко. Я снова начал пересматривать данные, разбирая из на части у себя в голове и заново складывая кусочки в новый рисунок. Получалась какая-то бессмыслица, но в конце столетия такое едва ли было новостью.
Порхая, словно волшебник из страны Оз, между возвышением с троном и толпой поклонников, метался толстый вампир в костюме 1950-х годов и в шапочке для гольфа. Я узнал Л. Кейта Уинтона, автора «Роботов-рейнджеров туманности Гамма» (1946) и других произведений серьёзной литературы, включая книгу «Плазматика: Новое Общество» (1950) — основной текст Церкви Иммортологии. Если здесь и существовала некая сила, стоящая позади трона, то это был именно он.
— Мы пришли за Ракель Ольрич, — объявила Женевьева. Вероятно, сказать это следовало мне.
— Никто с таким именем не проживает среди нас, — прогремел Хорда. Голос у него был сильный.
— Я вижу её здесь, — сказал я, указывая.
— Сестра Красная Роза, — сказал Хорда.
Он протянул руку в её сторону. Ракель встала. Она двигалась, словно сама не своя. И зубы у не были не игрушечные. У неё торчали настоящие клыки. Они ещё плохо сидели во тру, отчего он выглядел словно плохо залеченная красная рана. Красные глаза опухли.
— Вы её превратили, — сказал я, разозлившись до печёнок.
— Сестра Красная Роза была возвышена до вечности.
Рука Женевьевы легла на моё плечо.
Я подумал о Линде, чья кровь вытекла в бассейне, о пике у неё во лбу. Мне захотелось дотла сжечь этот замок и засеять пустырь чесноком.
— Я — Женевьева Дьедонне[11], — объявила она, представляясь.
— Добро пожаловать, старшая леди, — сказала Ле Фаню. Но добра в её глазах для Женевьевы не светилось. Она сделала жест, развернувший похожие на перепонки вельветовые рукава. — Я — Даяна Ле Фаню. А это Хорда, Мастер Смерть.
Женевьева взглянула на гуру-вайпера.
— Генерал Йорга, не так ли? Последний из карпатской гвардии. Мы встречались в 1888 во дворце принца-консорта Дракулы. Вы не помните?
Хорда-Йорга, похоже, совсем не был счастлив.
Я понял, что он сидит в парике и с фальшивой бородой. Возможно, он и обладал бессмертием, но юность его давно миновала. Я видел в нём пузатого смешного мошенника. Он был один из тех старших, что ходили среди лизоблюдов Дракулы, но растерялись в мире без Короля Вампиров. Даже для Калифорнии он являл собой печальную картину.
— Ракель, — сказал я. — Это я. Твой отец хочет…
Она выплюнула шипящую кровавую пену.
— Будет лучше, если этой новорождённой будет позволено удалиться с нами, — сказала Женевьева, но не Хорде, а Уинтону. — Тут небольшое дельце с обвинением в убийстве.
Пухлое, мягкое, розовое лицо Уинтона задрожало. Он гневно посмотрел на Хорду. Гуру затрясся на своём троне и прогудел что-то невнятное.
— Убийство, Хорда? — спросил Уинтон. — Убийство? Кто сказал тебе, что мы можем позволить себе убийство?
— Ничего такого не было, — сказал Хорда-Йорга.
Мне хотелось пропороть его чем-нибудь. Но я подавил свой гнев. Он слишком боялся Уинтона, не того человека, которого воспринимаешь как непосредственную угрозу, но, очевидно, верховную шишку в УАЖ.
— Забирайте девушку, — сказал мне Уинтон.
Ракель завыла в гневе и отчаянии. Я не знал, тот ли она человек, за которым мы пришли. Насколько я понимаю, некоторые вампиры после обращения полностью меняются, их предыдущая память выгорает, становится печальным белым пятном, заново рождаясь со страшной жаждой и бешеной хитростью.
— Если она убийца, то мы её не хотим, — сказал Уинтон. — Еще нет.
Я приблизился к Ракель. Другие культисты отшатнулись от неё. Еёлицо задвигалось, то раздуваясь, то разглаживаясь, словно прямо под кожей ползали плоские черви. Зубы как-то смешно удлинились, стали толстыми кочерыжками заострённой кости. Губы порваны и разбиты.
Когда я попытался прикоснуться к ней, она зашипела.
Эта ли девушка в муках обращения бросилась питаться кровью собственной матери, Линды, да зашла слишком далеко, сделав больше, чем намеревался её человеческий разум, насыщаясь до тех пор, пока не утолила свою вайперскую жажду?
Я слишком хорошо представил себе эту картину. Я пытался совместить её с тем, что рассказал мне Джуниор.
Он клялся, что Ракель невинна.
Но его дочь никогда не была невинной, ни как теплокровная личность, ни теперь, как новорождённый вампир.
Женевьева шагнула ближе к Ракель и смогла обхватить её рукой. Она что-то зашептала в ухо девушки, уговаривая уйти, заменяя в её разуме Мастера Смерти.
Ракель сделала свои первые шаги. Женевьева помогала ей. Потом Ракель встала, словно натолкнувшись на невидимую стену. Она посмотрела на Хорду-Йоргу с болью от его предательства во взгляде, и на Уинтона с тем умоляющим выражением, которое я хорошо понял. Ракель всё ещё оставалась собой, все пытаясь вымолить любовь у недостойных мужчин, всё ещё отчаянно стремясь выжить среди прорастающих в ней нитей злобы.
Еёвнимание отвлек странный звук. Она сморщила нос.
Женевьева достала своего резинового утёнка и крякнула им.
— Вперед, Ракель, — сказала она, обращаясь к ней, как к счастливому щенку. — Приятная штучка, хочешь её?
И она снова крякнула.
Ракель попыталась улыбнуться своей чудовищной улыбкой. На её щеке проступила маленькая капелька крови.
Мы уходили из «Уравнения Анти-Жизни.»
*
