Неделя вся кувырком. Из—за отпусков у судей заседаний почти нет, но мы с Романом мотаемся по городу, развозим документы, встречаемся с клиентами, а еще завалены документами по самые уши. Мне нравится работать с Ромой. Он спокойный, не рычит, как Макар, постоянно шутит, но при этом серьезный, когда это требуется. На заседаниях предельно собранный и внимательный. Как только переступает порог зала судебных заседаний, просто преображается, становясь тем самым молодым перспективным адвокатом, каким его знают в юридических кругах. Цепкий, острый на язык, только за эти несколько дней подловивший пару представителей противоположных сторон на вранье прямо во время слушания.
Но мне больше нравится Макар, хоть и не должен. Он все время серьезный и немного угрюмый. Я видела его в игривом настроении только там, в гостях у Богомоловых. И все равно мне кажется, что даже в той расслабленной обстановке он открылся не полностью. Есть еще в нем потенциал для полноценного отдыха и расслабления, только, видимо, не в моем присутствии.
Я сама не заметила, как моя неприязнь к противному преподу переросла в симпатию. Может быть, в те пару дней, что мне довелось поработать с Гордеевым, а может, там, на даче Богомоловых, когда он постоянно находился рядом и касался меня. Не могу никак выбросить из головы наш поцелуй. Мой первый, который – я уверена – теперь станет мерилом для всех последующих. Сам того не осознавая, Макар задрал мою планку требований к потенциальному парню выше, чем я бы сделала это сама. Он должен целовать так же нежно, но при этом требовательно, с напором. Он должен брать, а не отдавать, подчинять себе губами, руками, языком. Мне всегда казалось, что мужчина таким и должен быть: серьезным, не говорящим лишних слов, делом доказывающий свою мужественность. То, как Макар грубовато, но искренне оберегает меня от уголовки, говорит о многом. А меня, как назло, тянет именно в эту сферу. Может быть, потому что дело об убийстве моих родителей так и не расследовали до конца, а, может, потому что я хочу пересажать всех преступников. Поэтому я смотрю на Настю Богомолову, как на божество. Она умеет закрывать подонков, и я хочу так же.
Пятница начинается так же, как продолжалась вся неделя: хаотично и не по плану. Сначала мое платье застревает в двери метро, и мне приходится так проехать до следующей станции. Потом купленный стакан с ароматнейшим латте выбивает у меня из рук какой—то придурок на велосипеде. Непонятно, почему ему вдруг надумалось взмахнуть рукой, при том что сворачивать он не собирался. Дальше в офисе не работал в лифт, и мне пришлось тащиться на нужный этаж пешком. На высоких каблуках, которые я вообще—то обувать не собиралась. Но сделала это, чтобы – чего уж себе самой врать? – в очередной раз подразнить Гордеева. А теперь вот звонит соседка бабушки и говорит, что у той высокое давление, и соседка вызвала скорую. Я благодарю тетю Марусю и обещаю приехать в самое ближайшее время.
Откладываю телефон и смотрю большими испуганными глазами на Виталика.
– Что? – спрашивает он.
– Бабушке плохо, – отвечаю севшим голосом. До меня вдруг доходит, что единственная родственница, оставшаяся в живых, тоже не вечна. В ушах шумит кровь, а к горлу подкатывает тошнота.
– Отпросись у Макара и поезжай к ней.
Я быстро киваю, встаю из—за стола, покачиваясь на злосчастных каблуках, и иду к Макару в кабинет. Рома сегодня в командировке. Он уехал один, оставив меня разбирать документы. Я бы с радостью пошла к Никите, но тот в суде с самого утра. Остается только Гордеев.
Вхожу в приемную. Марина поднимает голову и хмурится.
– Случилось что, Сонь? Ты бледная.
– Бабушке плохо.
– Ой, – говорит она тихо. – Макар один, заходи.
Я снова молча киваю и коротко стучу в дверь Гордеева. Открываю ее и захожу. Макар на секунду отрывает взгляд от монитора, а потом снова опускает его.
– Что там, Софья? – резковато, как будто недоволен мной. Можно было бы спросить, что не так, но сейчас совсем не до выяснения отношений.
– Макар… Ильич… – сглатываю ком в горле, – могу я уехать?
Он поднимает голову.
– Почему?
– По семейным обстоятельствам.
Удивительно, но сейчас у меня не дрожит голос, я говорю уверенно и спокойно, так, как обычно.
– Нет, – отрезает он, снова опуская голову. – Работы много. Иди, Софья, выполняй ее. Ты сегодня за Романа, так что мой ответ отрицательный.
– Я с первого раза поняла, – выдавливаю из себя и, развернувшись, тихо покидаю его кабинет.
– Отпустил? – спрашивает Марина, когда я тихо прикрываю дверь.
– Нет, – и снова голос севший. – Я, наверное, уволюсь сейчас. У меня чистые листки закончились. Одолжи, пожалуйста.
– Ты с ума сошла? – Марина вскакивает из—за стола и обходит его. Подходит ко мне и, обняв за плечи, провожает к диванчику для посетителей, усаживает на него и дает мне стакан воды. – Сиди здесь, сейчас все будет.
Марина разворачивается и влетает в кабинет Гордеева, даже не закрыв за собой дверь.
– Макар, ну как так можно с девочкой? У нее бабушке плохо, а это, на минуточку, ее единственная родственница! Мы подстрахуем, отпусти Соню. Посмотри на нее, бледная, как стена, руки трясутся. Какой из нее сегодня работник? Она мыслями будет там все время.
Я слышу какую—то возню, а потом голос Макара:
– Отмени на сегодня все встречи, кого можно, переводи на телефон. Никите позвони, чтоб подстраховал. – Через секунду Гордеев появляется в приемной, подходит ко мне и поднимает за локоть с дивана. – Нормально не могла объяснить? Поехали.
– Куда? – спрашиваю, чувствуя, как в глазах скапливаются слезы. Макар хмуро смотрит на меня, а потом вынимает стакан из моих прохладных пальцев, передает его Марине и ведет меня на выход из приемной.
– К бабушке.
– Я сама…
– Не спорь. Забирай сумку.
Я хватаю с крючка вешалки свою сумку и иду за Макаром к лифту. Вокруг все такое туманное, как будто нарисованное, а я словно обложена густым слоем ваты. В глазах немного темнеет и я покачиваюсь. Пытаюсь привести себя в чувство, ну нельзя же так. Но страх потерять последнего близкого человека настолько крепко засел во мне, что я не могу соображать здраво. Макар нажимает на кнопку вызова лифта и поворачивается ко мне ровно в тот момент, когда я чувствую, как подгибаются колени. Он тут же подхватывает меня за подмышки и прижимает к себе. Как только чувствую его мужественный запах, из глаз начинают литься слезы. Ну что я за бедося такая? Ненавижу показывать окружающим свою слабость, а при Гордееве это получается само собой. Как будто мое тело, не посоветовавшись с головой, решило сразу вывалить на Макара все мои изъяны.
– Тише, – шепчет он в мои волосы. – Продержись хотя бы до машины, там порыдаешь.
Мы заходим в лифт, набитый людьми. Макар оттесняет меня в дальний угол и прижимает к стене, закрывая своим телом от любопытных глаз. Незаметно протягивает руку и вытирает мои щеки. Я, наверное, похожа на панду с потекшей тушью, но мне все равно. Нет, не все равно, потому что он смотрит. Сейчас он снова рассмотрит во мне юную девочку и точно не захочет меня. С чего вообще такие мысли? Я ведь и не собиралась ничего такого делать с ним. Но язык помимо воли проходится по губам, когда я вспоминаю вкус Гордеева на них.
