облако нависает над моей головой, тень в каждом углу.
Когда я оставляю засос на шее Джордана, мне интересно, оставляла ли она свой след именно в этом месте. Когда мои ногти царапают его спину, я задаюсь вопросом, были ли ее ногти острее. Когда он смотрит на мое лицо, пока входит в меня, я задаюсь вопросом, хотел бы он, чтобы это было ее лицо, смотрящее в ответ.
Его глаза закатываются к потолку, когда он качает так сильно, что я ударяюсь головой о доску. Тук, тук, тук.
Мое сердце бешено колотится. Знакомая боль между ног нарастает, нарастает…
Внезапно Джордан врезается в меня и замирает, застонав мне в ухо.
— Блядь, детка.
Я ухмыляюсь. Мне нравится, когда он называет меня деткой.
Он скатывается с меня, грудь поднимается и опускается, на лбу блестит пот. Я переворачиваюсь на бок, провожу пальцами по его щеке, когда замечаю там кое-что.
Маленькая белая отметина в форме полумесяца. Крошечный шрам.
Я прижимаю к нему подушечку большого пальца.
— Как он появился у тебя?
— Хмм? — Он все еще запыхался, наполовину в бреду от удовольствия.
— Этот шрам.
Его лицо на секунду омрачается, прежде чем его глаза загораются. Он накрывает мою руку своей, прижимая ее к своей щеке.
— Никто никогда раньше этого не замечал, — бормочет он, обожание отражается на каждом дюйме его лица.
Я улыбаюсь так широко, что становится больно.
— Наверное, никто никогда раньше не любил тебя так, как я.
— Нет, такого не было. — Он убирает прядь волос мне за ухо. — Ты особенная.
Некоторые шрамы такие маленькие, что только человек, который любит тебя больше всех, найдет их.
После ужина мама раскладывает остатки ванильного мороженого по нашим мисочкам.
— Ты можешь поверить, что мы съели галлон мороженого за целых два дня?
— Это новый рекорд для нас. — Я снова проверяю свой телефон. От Джордана по-прежнему ничего.
Я написала ему, когда вернулась домой, и ожидала ответа вскоре после этого, когда он должен был уже приехать в загородный клуб. Потом я отправила одно прямо перед тем, как мы с мамой купили ужин у Мариано.
Тишина. Что странно для Джордана. Обычно я не провожу больше часа без вестей от него.
Мой разум немедленно перебирает наихудшие варианты. Авария по дороге туда. По дороге домой.
Софи вступает с ним в контакт. Звонит ему или пишет смс о том, как сильно она по нему скучала, о том, что возвращается в Бомонт, чтобы они снова могли быть вместе.
Они встречались со второго курса средней школы, пока она не исчезла прямо перед началом нашего выпускного класса — их история дольше. Конечно, он надел мне на палец кольцо с обещанием, но это было тогда, когда он думал, что она не вернется.
Я открываю TikTok и ищу Джордана Голдмана. Его закреплённый TikTok стал его первым вирусным постом: тот, который он сделал о Софи через неделю после ее исчезновения.
Я смотрела это достаточно много раз, чтобы запомнить его слова.
Она любовь всей моей жизни.
Если вам что-нибудь известно о том, где моя девушка, пожалуйста, позвоните в полицию.
Софи, если ты смотришь это, пожалуйста, вернись домой. Я так сильно тебя люблю.
Затем раздается громкое сопение, то, как он зажимает нос и наклоняет голову в конце, прежде чем кто-либо успевает заметить слезы, наворачивающиеся на его глаза.
Комментарии варьируются от «Я надеюсь, что вы найдете ее! и как я могу присоединиться к поиску?» до «Я бы хотела, чтобы у меня был парень, который любил бы меня так же сильно.»
Софи не может вернуться в Бомонт. Если Джордан предпочтет ее мне, мое сердце разобьется. Вся моя жизнь рухнет.
Нет, между мной и Джорданом все в порядке. Он буквально только что сказал мне, какая я для него особенная, часов пять назад. Вчера он подарил мне обручальное кольцо. И Софи нет.
Раздается стук в прозрачную входную дверь.
Майлз стоит с другой стороны со стеклянной сковородкой в руках. Его джинсы едва держатся на бедрах, а ткань на коленях порвана. На нем все еще та дурацкая джинсовая куртка с закатанными до локтей рукавами. Почему голые предплечья должны быть такими сексуальными? У меня в горле встает комок. Что он здесь делает?
— Милая? — Спрашивает мама. — Ты можешь открыть дверь?
— Оу. Точно. — Когда я открываю дверь, Майлз не входит, но протягивает мне противень. Я говорю тихо, чтобы мама меня не услышала. — Какого черта ты здесь делаешь?
— Просто возьми это. — Наши пальцы соприкасаются, когда он вкладывает сковороду мне в руки, и я игнорирую электрический разряд, который пронзает меня. Дальше он говорит маме: — Бабушка хотела, чтобы я принес брауни.
Да, точно. Скорее, он пытается отравить меня пирожными. Мэйбл живет рядом с нами восемнадцать лет и ни разу не приносила нам десерт. Если она готовит или печет, то это происходит в закусочной, а не дома.
Рядом со мной появляется мама, заправляя выбившуюся прядь волос за ухо.
— Это было мило со стороны Мэйбл.
Я практически чувствую исходящий от нее холод. Мама обычно жизнерадостна и дружелюбна, предлагает воду прохожим на пробежке и приглашает всех, кто заходит, на поп-тарт или кофе. Но я думаю, что она подводит черту под обвиняемыми в убийстве, когда дело доходит до добрососедского гостеприимства.
— По какому случаю? — Я спрашиваю его.
— Вероятно, подкуп.
— Для чего нам нужна взятка?
Он скучающе пожимает плечами, но его темный взгляд почему-то все еще зажигает меня.
— Потому что я ваш новый сосед.
— Ты прав. Мы определенно должны получить брауни как извинение за это.
На этот раз он не огрызается в ответ. Вместо этого на его губах появляется намек на ухмылку. Как будто он действительно может получить хоть каплю удовольствия от нашей словесной перепалки.
Мама берется за ручку двери.
— Передай ей спасибо.
Затем она захлопывает дверь у него перед носом.
Я ставлю сковороду на стол, и мама спрашивает:
— Ты его знаешь?
Я определенно не могу рассказать ей о вечеринке Натали или о том, как он отвез меня домой.
— Он работает со мной в закусочной. И мы вместе ходили в начальную и среднюю школу.
— О… — это все, что она говорит.
— Что?
Она вздыхает.
— Просто… будь осторожна, малышка. Он брат Софи Мариано.
Как будто я могла жить в этом городе и не знать этого. Но я не думала, что мама такая же, как все остальные, — предполагает, что Майлз виновен в преступлении
