Книга Ненавижу тебя - Анна Шварц

Шутит он, что ли? Я смотрю на него, как на придурка.

— Никольская, БЫСТРЕЕ. Пожалуйста, блин, — Элиас пытается завести руку за спину и почесать между лопаток. Но на этот трюк не каждый способен. Конкретно ему не удается, и у меня вырывается смешок.

— Мне надо работать, Бергман. Почеши себя сам. Аллергия так быстро не проявляется, так что это не моя вина. Пока.

— У меня, кажется, язык распух. И дышать сложновато…

— Черт, Бергман! — я подскакиваю к нему, и заглядываю в лицо, пытаясь найти признаки отека Квинке. Вроде ничего такого… просто красивое, зараза, лицо. Он, наверное, и в детстве оказался бы очень симпатичным, если б не лишний вес. Перед глазами то и дело всплывает образ прежнего Элиаса, и я констатирую с грустью, что да, так и есть.

К сожалению, дети многое не замечают. Я пытаюсь вспомнить того парня, в которого была тогда влюблена, и… он явно проиграл бы Элиасу сейчас.

— Никольская… — бывший друг детства часто дышит, хватаясь за горло, и смотрит на меня довольно несчастным взглядом серых глаз, — помоги…

— Так, дыши спокойнее, — растерянно говорю я. Тяну руку, открываю кран с горячей водой, и пихаю эту гору рельефных мышц ниже к раковине, от которой поднимается пар, — попытайся успокоиться и отвлечься. Я вызываю скорую.

— Нет, — он хватает меня за запястье, когда я тянусь за телефоном и ловит мой изумленный взгляд, — все нормально. У меня с детства астма. Сейчас отпустит. Почеши, чтобы я отвлекся.

Чего?! Какая нахрен астма?! Не было у него астмы! Я настолько в шоке, что послушно прикасаюсь к его спине и шкрябаю ногтями. Так, нет, это точно не силикон. Мышцы свои, тверденькие. Боже, насколько он до этого упал в моих глазах, и все равно разум то и дело отмечает, что он хорош собой.

— Сильнее, Никольская. Мне щекотно.

— Я и так вроде…

— Представь, будто мы с тобой в одной постели, и ты раздираешь мне спину от наслажде… ааай, черт, — Бергман вздрагивает, открывает глаза, хотя секунду до этого довольно жмурился, и смотрит на меня с укором, — полегче.

— Не о том болтаешь, Элиас, — говорю ему я, глядя, как на коже вспыхивают четыре алые полосы. И замираю, разглядывая его спину. Прикасаюсь к белым шрамам на ней, и провожу по ним пальцем, не задумываясь, что это может выглядеть странно, — откуда они у тебя?

Я ловлю его внезапно заледеневший взгляд в отражении зеркала напротив и тут же убираю руку. Нашла чего спросить, Настя. Какая тебе разница вообще?

Элиас криво усмехается и одергивает футболку.

— Извини, — произношу я, — не мое дело.

— Ну что ты, Никольская, — ехидно произносит бывший друг, — почему не твое? Это с выпускного.

Я хмурюсь, глядя на него. Мне становится не по себе, когда Элиас упоминает прошлое. Как с выпускного? Артем и его друзья сделали что-то еще?…

— Ты не знала? — приподнимает бровь мужчина.

— Тебе сломали ребра и было сотрясение… — аккуратно пожимаю я плечом, — это все, что я знаю.

Он снова приподнимает уголок губ в кривой улыбке.

— Один из твоих друзей пнул меня в живот, — спокойно начинает перечислять он и от его ровного голоса, которым он говорит такие вещи, по коже бегут мурашки, — второй ударил с локтя в лицо и сломал нос, когда я попытался ответить. Я упал назад и напоролся спиной на осколки бутылок, из-за того, что какие-то придурки любили по ночам бухать, грея задницу на теплотрассе возле школы. И приложился головой о бортик. Мне еще пару раз прилетело по ребрам, пока эти идиоты не доперли, что что-то не так.

Я нервно выдыхаю.

— Я поняла, Элиас. Прости.

— Никольская, — он издает смешок, — дофига лет прошло, чтобы извиняться.

— Я не особо знала подробности. И то мне сказали, что у тебя было сотрясение и ребра сломаны, поэтому ты пролежал долго в больнице.

— Отчасти из-за этого.

— А из-за чего еще? — спрашиваю я удивленно.

— Настя, — Элиас иронично смотрит на меня, сложив руки на груди, — тебе правда интересно? Могла бы позвонить тогда и узнать. У меня было заражение крови и я чуть не сдох. Короче, это был самый чумовой выпускной в моей жизни.

— Я звонила! — возмущенно повторяю я, — и писала. Я отправила тебе кучу текстовых полотен в смсках, где извинялась и спрашивала — могу ли я объясниться перед тобой! Я даже заходила пару раз, а твоя мама грубо попросила меня больше не появляться.

Кажется, это для него новость, потому что на лицо мужчины на секунду наплывает недоуменное выражение, которое он успешно в ту же секунду прячет. Но я успеваю его заметить.

— Что? — я пожимаю плечами, — я так понимаю, тебе решили об этом не говорить? Короче, — я отмахиваюсь, — Элиас, мы уже давно выросли и сейчас перетирать прошлое уже глупо. У тебя уже закончалась астма и крапивница? — я усмехаюсь, — тогда я пойду. Хорошего дня. Спасибо за интересный разговор по душам в туалете.

— Ну, нет, Никольская, — несется мне в спину, когда я разворачиваюсь и ухожу, — мы не закончили говорить.

— Поговори с психологом, — отзываюсь я, ускоряя шаг.

— Я выкуплю это чертово кафе и буду над тобой издеваться, если ты не остановишься.

Я возмущенно торможу. Слов нет! Я, похоже, выросла, а этот ведет себя как богатенький подросток!

— Да? — мой голос сочится ехидством, когда я оборачиваюсь и встречаюсь с ухмылкой бывшего друга. Он подпирает плечом косяк двери, — ты же терпеть не можешь ресторанный бизнес?