хренов.
— Давай-ка тащи меня назад, — он рассмеялся. Но тут же зашёлся кашлем, потерял равновесие и рухнул на мягкую упругую поверхность.
Сознание быстро угасало. Лесник ещё успел увидеть подбежавших Корнея и Эдика, даже порадовался, что все живы и целы. Посадочные огни шаттла показались ему бледными и далёкими, как звезды, а сам путь до Базы и вовсе не запомнился, превратившись в серое забытьё.
Кажется, Хэлла дала чётко понять, что пора бы ему убираться восвояси. Он это понял и обдумал уже лёжа в госпитале, буравя взглядом белоснежный потолок, слушая монотонный писк приборов и нестихающий гул вентиляции. Проваляться пришлось добрую неделю, врачи насчитали больше десятка увечий, повреждений и травм, намекнули, что «родился в рубашке», но выпускать раньше положенного отказались. Благо ребята каждый день навещали, рассказывали, как идёт жизнь за стенами, и делились новостями.
Самой печальной и одновременно желанной стала новость о прекращении контракта. Его отправляли домой, на Землю, вместе с отрядом, так сказать, пнули под зад, приложив к ушибу премиальные. У парней были столь же смешанные чувства, но в целом, они согласились, что пора, пора прекращать играть со смертью и начинать ценить простые радости земной жизни.
Им зачли «спасения» образцов, которые они добыли и умудрились не потерять в процессе спасения собственных жизней, а также пресловутый маяк, за который американцы сказали отдельное спасибо и даже выразили благодарность, прислав бутылку виски. Её они распили все вместе накануне отлета, любезно позвав Катерину и оставив её наедине с Эдуардом, под предлогом разыгравшейся головной боли. Массовой, конечно.
Поэтому, когда взлетал челнок, все смотрели на ускользающую поверхность Хэллы с некоторой тоской, Эдик, может, с чуть большей, нежели другие, но с одинаковым облегчением, что каждодневная борьба за жизнь подошла к концу. Их отправили ближайшим рейсом, коим оказался военный корабль, патрулировавший окрестности, экипажем был оказан весьма тёплый приём, как потом выяснилось, кто-то слил послужной список ребят и записи некоторых вылазок, и те стали главным предметом обсуждения на целую неделю. А потом… потом была ОНА.
Когда в иллюминаторе появился голубой диск, никто из четверых возвращенцев не смог сдержать слёзы. Выглядело это забавно, поскольку парни изо всех сил старались скрыть очевидное, но периодические и громкие всхлипывания выдавали их с потрохами. Челнок вошёл в атмосферу, и настала пора блаженства, давно позабытая сила тяжести. Та самая, к которой они привыкли с детства и которой не хватало на Хэлле, что была куда массивней Земли.
И вот шасси коснулись поверхности, люк медленно начал открываться, а контрактники повскакивали и прижались к стенам. Привычка, ставшая рефлексом, сработала безотказно. Эдик громко расхохотался и первым отлип от переборки, успев нагло покрутить пальцем у виска, и, присвистывая, спустился по трапу. Ни от кого не скрылось то, насколько скованными и тяжёлыми были его движения, что бы он ни пытался показать, но тело против воли выдавало его внутреннее волнение.
Лесник, а теперь уже просто Сергей, опасливо втянул воздух, позволил себе полминуты постоять, свыкаясь с мыслью, что и без скафандра можно спокойно обходиться. Постучал по тёплому металлу челнока, прислушиваясь к звуку, наконец, набрался сил и на негнущихся ногах вышел наружу.
Далеко пройти не успел, рухнул на колени, как ребенок, стал щупать бетон, горячий, нагретый солнцем, пахнущий летом. Посмотреть на небо оказалось задачей невозможной — глаза слезились, отвыкшие от столь яркого света. Пришлось свыкнуться и довольствоваться малым. Он снял рюкзак, положил перед собой, словно тот должен был ему напоминать, что всё вокруг реально, а не сниться в очередном сладком сне. Что он, наконец, Дома, в безопасности, где не надо шарахаться от любой даже самой мелкой твари, не надо обходить кусты, не нужно постоянно озираться, высматривая, откуда может выскочить смерть. Не нужно больше бояться.
Недалеко, вытянув ноги, сидел Влад. На бледном лице игра улыбка, счастливая улыбка. Слабый ветерок теребил его отросшие волосы, кажется, гипнотизируя, вводя в состояние блаженного транса. Совсем незначимая деталь, что не ценишь, находясь здесь, на Земле, но когда самого обыкновенного ветра не «видишь» полгода, а тот, что тебя окружает, несёт лишь ядовитые споры, то нелепая и обычная вещь становится эквивалентом сокровища.
Эдик же оказался действительно куда смелей остальных. Он добрался до границы посадочной площадки и, рухнув в траву, заворожённо её гладил, будто не веря в существование этого простого и вездесущего предмета зелёного цвета. Сергей его понимал, сам собирался сделать то же самое, если не будет сил, то хотя бы доползти, обязательно доползти и уткнуться носом в газон, почувствовать прикосновение обыкновенного мятлика, почувствовать его запах, вызывающий мурашки. Как бы дико и нелепо это ни выглядело, но он это сделает.
Корнею повезло куда больше. Его встречали. Встречала жена. Он, утонув в её объятьях, не замечал ничего другого: ни пресловутой травы, ни пышной опушки леса, ни летнего солнца, обжигающего отвыкшую кожу. Всё это не имело для него никакого значения, ведь для него тот самый Дом не имел конкретного места, не подчинялся заветному «где», а прятался в тёплом и родном «с кем».
