— Это ваши родители? — спросила Надя, показывая на черно-белую фотографию на буфете, что лоснилась в бледных лучах мартовского солнца.
Фернандо одобрительно кивнул. Затем он помрачнел, вспомнил гражданскую войну, когда войска коммунистов, в чьих рядах сражался его родной отец, в порыве злости к Франко ограбили и разорили маленькую церковь Мехорада-дель-Кампо. Боль, что испытал еще подростком, он чувствовал до сих пор. Вот тогда Надя поняла символическую силу его собора, который он отчаянно возводил уже более сорока лет. На оскверненной земле выросла магнолия, цветок пустил корни в знак отречения от варварства.
— Я никогда не доверял коммунистам, — добавил он, — и муниципалитет мне за это мстит. Но наплевать. Мой собор — не политический вызов, это доказательство любви. Я его построил в память о моей матери, она очень хотела, чтоб я стал служителем церкви…
Предстояло составить план спасения этого произведения, внушить Фернандо, что одной его веры недостаточно. Надо проявить изощренность в решении проблемы, не забывая при этом о прагматичности и приземленности.
— Приземленность мне известна! — осмелел он.
— Да, насчет приземленности согласен, — ответил я. — Но в вашей дипломатии я немного сомневаюсь, а это нам ох как понадобится.
— Да ну его к черту, этого городского голову!
— Фернандо! — одернула сестра.
— Всем приходится вести переговоры, — продолжил я. — Я этому учился, когда работал в компании, где выпускают диски. Мы втроем пойдем на прием в муниципалитет. Джильда, а вы не хотите пойти с нами?
Она резко махнула рукой в знак отказа.
— Я не веду переговоры с разрушителями мечты! — воскликнул Фернандо, правда, мягким тоном.
Я был уверен, что в глубине души его привлекала идея пойти вместе с нами на эту авантюру, бросить общий вызов и проявить солидарность.
— Ты на самом деле думаешь, — пропищала Надя, — что можно идти на прием к мэру… в такой одежде?
— Надя права, Фернандо. У вас есть новые мокасины, костюм?
— Я тебе уже говорил, у меня никогда не было намерения жениться.
— Не вижу связи, Фернандо: костюмы можно надевать в разных случаях. Особенно когда предстоит встреча с представителем власти.
— Мне и так удобно.
— Он неисправим! — вздохнула Джильда, подняв глаза к небу.
— Я понимаю, что вам так удобно, — продолжил я, — но надо подумать, какое впечатление вы произведете на другого человека. Так люди налаживают отношения. К тому же в современном обществе внешний вид очень важен. Вы же хотите, чтобы вас принимали всерьез? Тогда надо одеться просто и элегантно. Это диктатура правил приличия, как говорила моя мать, ни вы, ни я ничего не изменим.
Он стал насвистывать, как недовольный сорванец.
— Что вы делаете в пятницу во второй половине дня? — поинтересовалась Надя.
— Строю собор.
— А в субботу?
— Строю собор.
— Ладно… В какой день вы не работаете?
— В воскресенье.
— Великолепно! — иронично произнесла она. — В воскресенье все магазины одежды закрыты!
— Зачем вы хотите водить меня по магазинам?
Мы втроем хором прокричали:
— Чтобы купить костюм, Фернандо!
Я сумел (не обошлось без трудностей) организовать нам прием у мэра Мехорада. Сразу после Пасхи. Цель заключалась в том, чтобы добиться отмены налоговой задолженности Фернандо. Но как это сделать?
Я предполагал убедить мэра, что поддержка дела старика принесет ему не только общественное признание, но еще и значительную выгоду, так как незавершенная церковь с причудливым силуэтом вызывает любопытство у туристов, привлекает к себе внимание. В Интернете на официальном сайте Мехорада нет даже упоминания об этом соборе. Ни в одной брошюре он не представлен. И в туристическом бюро о нем не говорят ни слова.
Предстояло идти ва-банк, восхвалять гуманистические ценности, которые он, как мэр-социалист, способен воплотить в жизнь. Неужели он даже не подозревает, что этот собор может быть шедевром? Обычно в старости люди оглядываются на свое прошлое, дабы измерить все то хорошее и плохое, что ими сделано. Как же он будет жить в старости, когда узнает из уст опытных искусствоведов о том, что остановил, даже разрушил, строительство собора, который по прошествии времени считается украшением города, архитектурным достоянием страны, самой причудливой, самой невероятной конструкцией, а значит, одним из самых гениальных строений всех времен Мучимый угрызениями совести, истерзанный до мозга костей чувством вины за то, что уничтожил еще одного потенциального Гауди, он будет оплакивать пожелтевшие виньетки Девы Пилар. И это станет тем единственным деянием мэра, весть о котором разнесется по всему миру. Неужели он согласен на такую участь?
Вряд ли, и как раз история Антонио Гауди послужит ему подсказкой. Гауди меня вдохновил. Я начал искать в национальной библиотеке информацию о жизни Гауди, желая подкрепить свою аргументацию. И получил знатную пощечину: как часто мы недооцениваем посредственность людей. Дело в том, что с этим чарующим творцом обходились хуже, чем с висельником. С тем, чьи монументы до сих пор ошеломляют и заставляют задумываться: как же он сумел это постичь? Как, черт побери, умудрился такое создать? Затем понимаешь уловку и успокаиваешься: ну, конечно же, он все это придумал не сам. Все это творила десница Божья, пока он скромно создавал голубое небо вокруг.
Карьера Гауди началась среди пальм на площади Реал, в самом центре Барселоны. Теперь там возвышается тот единственный заказ, который город так никогда и не сделал архитектору: четыре уличных фонаря. В то время (до 1880 года) Гауди был никому не известен. Когда он мечтал полностью осветить Барселону, ему еще не исполнилось двадцати восьми лет. Поэтому этот официальный заказ приобрел для него огромное значение. Прежде чем его осуществить, Гауди скрупулезно изучал фонари во всех крупных городах Европы. И наконец создал ошеломляющий экземпляр, в котором железо и цемент необъяснимо слиты воедино без единого винта. Но город привык к классической архитектуре и поэтому был возмущен. Бранился. И решил больше никогда и ничего не заказывать у Гауди.
Спустя полтора века мы все еще не в силах постичь тайну этого произведения искусства. Гениальное произведение, из-за него Гауди прозвали сумасшедшим. На его счастье, повстречались меценаты. Его начинания поддержали несколько крупных семей из каталонской буржуазии, которых пленила дерзость архитектурного замысла. Известный промышленник Эусебио Гуэль настойчиво просил Гауди построить Каса Висенс, где получил свободу особенный прием мэтра: каждая вещь естественно приводит к следующей без заранее установленного плана. Чем больше я читал о Барселонце, тем больше схожести с Гауди находил в моем Фернандо. Когда план парка Гуэль резко изменился, чтобы построить там знаменитый балкон-парапет (эта скамья в сто пятьдесят шесть метров длиной, на которой сегодня нежатся влюбленные со всего мира, выложена полностью мозаикой), Гауди пришлось из-за нехватки денег в бюджете воспользоваться подручными средствами: он собирал строительный мусор и осколки керамики.
