заполыхали. Но — он ни о чем не жалел. Ну да, они были близки, еще в Смарагде. И после первой ночи он сделал ей предложение руки и сердца — со всей наивностью и непосредственностью. Было ли ему стыдно за это? Нет. Сделал бы он сейчас то же самое? Тоже нет. Они ведь почти не знали друг друга, это была такая классическая, юношеская влюбленность — заезжая прекрасная циркачка-полуэльфийка и молодой бармен, обходительный и романтичный, которому было наплевать на форму ее ушей.
— Благодаря магическому контракту я могу не опасаться, что кто-то из коллег полезет ко мне под корсаж, а благодаря коллегам могу не бояться извращенцев из местной публики… Тебя не смущает моя откровенность? — она поправила прическу.
— Нет, мне даже приятно что ты не стесняешься. Это говорит о… Хм! Как минимум о том, что я не оставил после себя поганого впечатления, — Аркан пригладил волосы рукой. — Эти оптиматы — они с одной стороны чуть ли не обожествляют эльфов, но с другой стороны… Ущемленное болезненное эго — нет ничего более отвратительного. Ты поэтому всегда носишь повязку на сцене?
— Или диадему, да… Некоторые ублюдки готовы заплатить бешеные деньги, и пойти на любую подлость, только бы реализовать свои извращенные фантазии. Я уже привыкла. Не верю, что есть где-то место, где может быть по-другому. Значит — нужно просто жить в этих условиях…
— И долго ты собираешься танцевать в цирке? Какие вообще планы на будущее? — они брели уже вдоль реки, по тропинке над кручей.
Бланка внизу бурлила, пенясь вокруг острых камней и перекатываясь на порогах. По мосту всё также изредка проезжала повозка, перекликались стражники, слышался гул огромного табора у таможни. Сайа остановилась у самого края и глянула вниз. Черные кудри растрепались, ветер играл с полами ее платья, пытался сдернуть плащ. Аркан разглядел аккуратненькие остренькие ушки. «Доминантный ген!» — подумал парень, и вдруг его осенило: а ведь было такое место, где Сайа может жить совершенно свободно!
— Буду работать, пока не накоплю на собственную школу танцев, — продолжила девушка. — Времени у меня полно, от моего ублюдка-папаши мне досталась долгая молодость. Я постарею только перед самой смертью, лет через пятьдесят. В общем — куплю себе особняк, на первом этаже буду учить дам и кавалеров бальным танцам, а на втором — заниматься живописью и музыкой в свое удовольствие. Скорее всего это будет в Смарагде, или в Претории, или в Аскероне… Ты так рассказывал про Аскерон, что я очень захотела туда попасть — и приехала, примерно год назад. Даже думала, что встречу тебя, но… В общем — мне понравилось, очень чистый город! А ты где пропадал?
— Вот об этом я и хотел тебе рассказать! Сайа, слушай, а я ведь знаю место, где…
Его прервал топот ног, лязг стали и грубый голос:
— Вот где эта шлюха! Строила из себя недотрогу, а сама спуталась с аскеронским ортодоксом! — это точно были популяры, только слепой не узнал бы их по характерным нарядам.
Разодетые в пух и прах, в ярких красно-оранжевых штанах пузырями, расшитых бисером бархатных жилетах, двое негоциантов с Северо-Востока явно имели намерения очень недобрые. Их лица и самый предвзятый наблюдатель не мог бы назвать милыми — скорее, эти рожи напомнили Аркану тех, кого он крошил на Низац-Роск — гёзов.
— Маэстру, я вынужден просить вас извиниться перед дамой и оставить нас наедине, — сказал Рем и шагнул вперед, заслоняя собой девушку.
— А, собака… Уйди с дороги, наемник, или отведаешь доброй тимьянской стали! Это дело — между мной и этой цирковой шлюхой… Она оскорбила меня! — серебряная цепь на шее этого невысокого и плотного бюргера явно говорила о его принадлежности к городской верхушке. — Уйди с глаз моих!
Такие не привыкли в чем-то себе отказывать. Для них успешность в делах земных, финансовый достаток и возможность потакать своим желаниям были признаком богоизбранности. Этому даже находили подтверждение, цитировали Писание… Второй популяр, который стоял чуть поодаль, скорее всего, был либо младшим партнером, либо охранником — его клинок выглядел более внушительно, а одежда, несмотря на сходство кроя и цветовой гаммы, всё же была пошита из ткани попроще.
— Прочь с дороги, собака! — старший негоциант всей своей позой выражал презрение, и, несмотря на разницу в росте, пытался смотреть на Аркана сверху вниз. — Или можешь распрощаться с жизнью!
Рем шагнул вперед, положив правую руку на эфес меча. Теперь они стояли близко-близко, перегородив узкую тропинку, и еще одного противника не было шансов вмешаться.
— Я потрошил гёзов на Низац Роск, я жег их притоны и захватывал корабли, ты слышишь меня? — аркановская дремучая ярость проснулась в груди парня, алая пелена застила глаза, и его голос теперь напоминал низкий, тихий рык хищного зверя. — Я убил их столько, что мой клинок затупился и заржавел от пролитой крови… И теперь ты, жалкий купчишка-еретик, указываешь мне, что делать⁈
Популяр отшатнулся. Всё-таки Аркан — это Аркан. Даже такой неправильный и мягкосердечный, как младший сын Тиберия Старого. И в мгновенья, когда кто-то из Арканов свирепел — стоять у него на пути было большой ошибкой… Рем выдернул меч из ножен — и не меняя траектории врезал навершием рукояти прямо в подбородок негоцианту, кроша зубы и рассекая кожу. Еще один типично аркановский прием — грязный и эффективный. Этого хватило, чтобы популяр пошатнулся и ухватился обеими руками за лицо, забыв о собственном клинке и завывая от боли и ужаса.
Удар ногой — прямо по ребрам — отправил любителя заостренных эльфийских ушек в полет с обрыва, и его тело, ударившись несколько раз о камни утеса и забрызгав скалу красным, рухнуло в воды реки.
— Аа-а-а-ар-р-р!!! — Аркан перехватил рукоять двумя руками, встав в классическую «la post del falcone» — защиту ястреба, как называл эту высокую стойку на одном из прежних языков семейный учитель фехтования. — Н-на!
Рубящие, простые удары сверху вниз обрушились на второго популяра настоящим градом — Рем использовал свой рост, длину рук и силу мышц, и бил, бил заставляя врага отступать, не оглядываясь. В глазах популяра, который едва успевал подставлять меч, парируя атаки молодого аристократа, уже поселился смертный страх. Крохотный камешек под каблуком, вскрик — и меч Аркана находит мягкую плоть, глубоко врубившись во вражеское тело и тут же скользнув обратно — в позицию над головой парня. Огромная рана на месте правой ключицы популяра — явно смертельная — фонтанировала кровью.
Крутанувшись вокруг своей оси, Рем обрушил еще один мощный удар на потерявшего всякую волю к победе врага — и мертвый уже противник отправился в реку вслед за своим господином. Изящным, почти танцевальным движением, подсмотренным у Эадора, Аркан стряхнул капли крови с меча и загнал его в ножны.
— Кур-р-р-рва, — сказал он, сплюнул и только сейчас вспомнил про девушку, которая стояла, закрыв ладошками рот и глядя во все глаза на развернувшееся на тропинке кровавое действо.
Во взгляде этом смешалось слишком многое: страх, гнев, удивление — и восторг? Ей нравилось то, что здесь произошло?
— Рем, ты такой… Такой…
— Что?
— Ты такой красивый! — выдохнула Сайа.
Циркачка была девушкой необычной — это Аркан понял еще когда разливал пиво в одном из кабаков Смарагды. Тогда она клюнула на долговязого участливого юношу со взором пылким, теперь — здорово впечатлилась прошедшим огонь и воду наемником. Может быть — дело в контрасте? Эффект новизны? Или она была самую чуточку сумасшедшей? В любом случае — ее не смущал заляпанный кровью кожаный панцирь. Сайа подбежала к Рему, встала на цыпочки и поцеловала его в губы — так, что баннерета бросило в жар.
— Я постараюсь уговорить Бурбиса, чтобы наши караваны шли рядом, — сказала девушка. — До Дымного Перевала четыре дня пути, да и там ваши диковинки рядом с нашим цирком будут продаваться просто отлично. Попробуй донести это до своего хозяина — и тогда мы сможем проводить вместе столько времени, сколько захотим… Не считая работы, конечно.
Она зашагала по тропинке обратно, и Рем поспешил за ней, посмеиваясь внутри себя над ее словами про «хозяина каравана». С самим собой он как-нибудь договориться!
— А еще я хочу, чтобы ты рассказал мне про все-все свои приключения, потому что ты и тот милашка Рем, которого я знала — это… Это… Это как столовый нож и твой меч, вот!
Убитых популяров
