младшего брата находились свои причины сомневаться. Он свято верил, отец и дядя Солсбери не могли, вероятнее всего, знать как подскакивает сердце, внезапно допрыгивая до самого горла, не могли, возможно, разделять тот ледяной пот, что прокладывает замораживающую тропинку от подмышек до колен. Они были старыми, что ни говори, отцу почти пятьдесят, дяде даже больше. Эдмунд и вообразить не мог, что смерть внушает им такой ужас, каким мучает его, также как не мог подумать, что они подвластны тому же плотскому голоду. Только не в их лета.
Нет, он никогда не мог согласиться с Недом... С Недом, совершенно искренне признавшимся бы в испуге до мокрых штанов, и, тем не менее, расцветающим в минуты опасности, осознанно ищущим риска, с ним Эдмунд, скорее всего, расходился. Он угрюмо составлял брату пару, опасность к опасности, в течение всего их мальчишества, проезжая по крошащемуся скалистому обрыву, проплывая верхом на лошадях через разбухшие от дождя реки, берега которых соединялись абсолютно уравновешенными мостами. Но Эдмунд никогда не был способен убедить себя, что Неду знаком известный ему страх, и, когда другие хвалили его отвагу, юноша испытывал тайный стыд, словно совершил каким-то образом серьезный обман. Обман, который в один прекрасный день окажется разоблачен.
Сомневаясь в собственной храбрости, сейчас Эдмунд точно также сомневался в правильности своего суждения. Он больше не мог быть уверенным, почему посчитал запланированную атаку невыгодной. Да и при уверенности, для него оказывалось невозможным дать иной ответ, нежели тот, что он дал отцу, в конце концов обернувшемуся к сыну и спросившему: 'Ладно, Эдмунд, а ты что скажешь? Стоит нам показать Ланкастерам, какую цену следует заплатить за нарушение перемирия?' 'Думаю, выбора у нас нет', спокойно прозвучал сыновний ответ.
Там, где река Кальдер резко и извилисто вливалась в изгиб лошадиной подковы, направленной на запад, ландшафт внезапно несколько поднимался и позволял увидеть незамутненный вид замка Сандл и покатое пространство Уэйкфилдской пустоши. Маленькая группа всадников стояла сейчас в ожидании, прикрытая лесной порослью, населявшей заснеженный холм. Пока они наблюдали, подвесной замковый мост стал опускаться, медленно устанавливаясь на другой стороне рва. Любимые знамена Йорков - сокол в путах и белая роза - зареяли на ветру, развеваясь во всю длину сквозь водоворот падающего снега.
Генри Бофорт, герцог Сомерсет, намеренно наклонился вперед, позволив себе непроницаемую улыбку. 'Наступают', объявил он без особой на то необходимости, ибо его товарищи обозревали замок с равным его вниманием. Крайне сомнительно было, что у Йорков существовала на свете более горькая троица врагов, чем эти три человека - Сомерсет, лорд Клиффорд и Генри Перси, граф Нортумберленд. Только сама Маргарита питала недоброжелательство мощнее к человеку, что вел войска против Ланкастеров на Уэйкфилдскую пустошь. Ланкастерцы не держали закрепленный за собой участок, отступая перед йоркистской атакой. Троим наблюдающим мужчинам было ясно, - их силы стояли на краю катастрофы, на краю западни, меж берегами реки Кальдер и наступающей йоркистской армии. Однако, никто из троицы не демонстрировал признаков тревоги, напротив, они предавались созерцанию с угрюмым удовлетворением, в то время как их люди освобождали дорогу одолевавшему противнику. Враг в торжествующем вихре продвигался к легкой победе. В конце концов показалось, что ланкастерцы остановились. Войска сошлись в содрогающемся столкновении. Сталь блестела, кровь окропляла снег. Лошади поднимались на дыбы, теряли равновесие на льду и падали на спины, сминая наездников под собой.
Рядом с Сомерсетом лорд Клиффорд сдерживал дыхание, прорывавшееся сквозь сжатые зубы. 'Сейчас, разрази тебя, сейчас!' Словно его проклятие было услышано, из леса, с обоих сторон Уэйкфилдской пустоши выступили скрытые до этого левый и правый фланги ланкастерской армии. Под командой графа Уилтшира конница пронеслась вокруг и позади йоркистов, отделила их друг от друга и от далеких заснеженных стен замка Сандл. Пехотинцы от правого фланга продолжали подтягиваться из леса, пока вся Уэйкфилдская пустошь не показалась затопленной морем сражающихся людей. Даже неискушенному глазу было очевидно, что попавшие в ловушку йоркисты безнадежно бесчисленны. Натренированный взгляд Сомерсета и Клиффорда насчитывал не более пяти тысяч вражеских солдат. Лицом к лицу стоявших против пятнадцати тысяч.
Напрасно Клиффорд искал личный штандарт Йорков. К настоящему моменту он оставил попытки и пришпорил скакуна в спуске с холма, туда, что уже не было битвой, а превратилось в убийство. Сомерсет и Нортемберленд тоже подстегнули коней вперед, следуя за ним. Эдмунд взмахнул мечом, когда его лошадь поймали за удила. Лезвие врезалось в поднятый щит, заставив солдата зашататься в коленях. Но Эдмунд не извлек пользы из своего преимущества; его выпад мечом оказался инстинктивным защитным движением, усовершенствованным годами упражнений на ристалище замка Ладлоу. Юноша был поражен, - на его глазах только что убили его двоюродного брата Томаса, стащили с коня в окровавленный снег, зажатого в доспехах, изрубленных множеством клинков.
Плотные снежные хлопья стали падать быстрее; сквозь зазор забрала Эдмунд видел только пятно подхлестываемой ветром белизны. Люди вокруг бежали, кричали, умирали. Прошло много времени с тех пор, как из поля его зрения пропали и отец, и дядя, сейчас же юноша безнадежно искал глазами Роба Апсала, наблюдая лишь ланкастерских солдат и гибель йоркских ополченцев.
Кто-то снова добрался до его поводьев, а рядом уже взялись за стремя. Эдмунд глубоко вонзил шпоры в бока скакуна. Животное встало на дыбы, сбрасывая руки со своей головы, и полетело вперед. Раздался испуганный крик, конь споткнулся, копыта врезались в плоть, после чего Эдмунд вырвался от окруживших его противников и освободился. Он отпустил голову коня и увидел, что очутился посреди бегущих солдат, неуклюже спотыкающихся в снегу, отбрасывающих в сторону оружие и щиты в процессе отступления, оказавшихся пораженной испугом добычей преследующих их ланкастерцев.
Конь Эдмунда внезапно отпрянул направо, сменив направление столь резко, что чуть не выбросил своего всадника из седла. Только тогда юноша увидел смутно вырисовывающуюся реку впереди и осознал, от какой участи уберег его подкованный друг. Тонущие люди хватались обмерзшими пальцами за всплывающие тела товарищей-йоркистов, в то время как на берегу над ними ланкастерские солдаты пиками и полэксами зондировали водную поверхность, как человек, что на глазах у Эдмунда, словно бы пронзал рыбу в бочке.
Зрелище нанесло молодому человеку еще более глубокое потрясение. Он дернул за поводья в необдуманной
