— Где-то в середине марта.
— Дедушка Мороз, я тебя люблю!
— Эх! — крякнул дед. — Кабы не мои годы…
Ритин смех слился с Маринкиным хихиканьем, а часы всё стремительней докручивали стрелки, близя полночь.
Дед Мороз одарил каждого, опосля чего вынул две запотевшие бутылки шампанского, и велел Васёнку:
— Откупоривай, чадо, а мне пора!
Ухода Деда Мороза, похоже, никто не заметил. Дон Фернандо любовался новеньким «Ролексом», Инна и Наташа примеряли новые платья от Алика Зингера, а Лея была поглощена жилищным строительством…
…Мы со Снегуркой живо переоделись, вновь обращаясь в скучных смертных, и Баккарин-младшая спросила, смущенно запинаясь:
— А мне Дьед Мороз подарит что?
— На той неделе, Мариночка, — заговорил я с таинственным видом, — мы сходим в лыжный поход…
— О, в настоящих лижах⁈
— Ага, а потом…
— Прямо на снегу⁈ — не унималась Марина Сильва де Ваз Сетта.
— И прямо, и вдоль, и поперек! А потом я отведу тебя в одно место…
— В какое?
— В Институт театрального искусства!
— О-о… — черные глаза округлились, равно как и дивный ротик.
— Официальные прослушивания и просмотры — в мае, ну, а я неофициально. Покажу тебя Марку Анатольевичу!
— О, Мигел…
— Пошли, Марик, а то без нас отметят, — проворчал я, застеснявшись черного прилива обожания во влажном взгляде.
А из гостиной несся перезвон курантов!
Поплыл, остывая, набат, и гулко ударил колокол.
— Один! — хором закричали женщины. — Два-а! Три-и!
Дон Фернандо плеснул мне с Мариной, и протянул два шипящих бокала.
— Четыре! Пять! Ше-есть!
Хозяева и гости незаметно перетасовались. Донельзя счастливый Васёнок держал за руку Марину, ко мне тискались Юля и Рита, легкими касаниями напоминали о себе Инна с Наташей. Одна Лея сосредоточенно возводила второй этаж.
— Се-емь! Во-осемь! Де-евять!
— Миш! — моего уха коснулись теплые губы Риты. — А приглашение не на одну меня… Там еще и на сопровождающего! Поедем? М-м? А то я одна боюсь!
— Надо подумать, — улыбка оттянула мои щеки к скулам.
— Одиннадцать! Двена-адцать! Ур-ра!
Васёнок с Мариной увлеченно целовались, забыв о шампанском, а мы с Ритой сначала выпили. И этим тотчас же воспользовались Инна с Наташей — они присосались к моим щекам, зажимая в амурных тисках.
— С Новым годом, Мишечка!
Влажные Ритины губы, пахнувшие игристым вином, решительно прижались, закрывая мне рот.
— С новым счастьем!
Среда, 3 января 1996 года. День
США, Аризона, Коронадо
— Сейчас налево, Доби, — голос Синти звучал напряженно, но страха в нем не чувствовалось.
Добан Руни, сидевший за рулем здоровенного армейского грузовика, уважительно кивнул. Валко шатаясь, старенький, но крепенький РЕО М-35 съехал с трассы на узкое запущенное шоссе, уводившее в заросли колючего чаппараля.
Зимой темнело рано, и желтые овалы фар скакали по разбитому асфальту, как будто притягивая тьму со всех сторон. Самым светлым было густо-фиолетовое небо, где догорали последние отблески заката.
— Доби, можно спросить? — кутаясь в теплую куртку, Даунинг нахохлилась, глядя на дорогу.
— Конечно, мэм, — Руни покосился на «командиршу». Синтия не болтлива, зато знает цену справедливости — и ничего не боится. Даже бывалые вояки, обсуждая приказы Даунинг, сначала четко и быстро исполняют их. Потому как убедились — эта леди умна, толкова и смыслит в тактике «герильи».
— Доби… Бывает у тебя так, что ты морщишься, кривишься и думаешь: «Эх, зря я пошел в это ополчение!»
Водитель хохотнул, и задумался.
— Нет, мэм, — серьезно сказал он. — Мысли, конечно, всякие в голову лезут. Разве за ними уследишь? А только мой па всегда учил: «Держись, сын, той стороны, где правда!» Вот я и держусь.
— А то, что нас повсюду Нацгвардия гоняет? — Синти с интересом глянула на Руни.
— Мэм, — Добан снисходительно улыбнулся, — я, конечно, университетов не кончал, но карты знаю не только в покере. Гоняет! — фыркнул он с великолепной небрежностью. — А вы вспомните, где нас гоняли месяц назад — по югу Нью-Мексико! А теперь и в Западном Техасе гоняют, и в Аризоне, и в Калифорнии! И я… Только вы никому!
— Ну, ты же меня знаешь, — бегло улыбнулась Синти.
— Ну, да… — смутился Руни. — Я просто думаю иногда о будущем, и… Ну, представляю себя старым дедом, и как я буду внукам рассказывать про то, как от нас драпали нацгвардейцы… И как ополченцы вступали в Вашингтон! Пустой, брошенный, разграбленный… Зато всех гоняли уже мы, и власть была наша!
— Спасибо, Доби, — пробормотала леди Даунинг. — Знаешь, я долго работала в России, а русские говорят так: «Сила — в правде!»
— О! — воздел палец Руни, и вздрогнул, уловив впереди тусклый свет фар. Они мигнули и погасли, затем мигнули дважды.
— Это Меските, мэм!
— Тормози, и на обочину.
— Да, мэм…
М-35 съехал с шоссе, хрустя гравием, и весь караван из шести машин тоже подался на широкую полосу между асфальтом и шипастыми зарослями.
Синти спрыгнула с высокой подножки. Жмурясь, зашагала навстречу широкоплечему, бритоголовому человеку — слепящий свет фар бил ему в спину, смутно обрисовывая широкое плоское лицо с непременной сигарой, закушенной в уголку тонкогубого рта.
Меските Гомес. Отловить эту лысую бестию мечтает даже Интерпол, да все без толку — знаменитый контрабандист щедр, а вот предателей не прощает. Правда, как шепнули Синтиции друзья в ЦРУ, у Гомеса тоже есть свои принципы. Например, он никогда не тащит через границу мигрантов или наркотики. Брезгует.
— Буэнос ночес, амиго, — негромко сказала Даунинг.
— Буэнос! — ухмыльнулся Меските, выплевывая окурок. — Весь
