Вот только с чего же начать обдумывание ситуации? Ладно, поехали. Трупы, подвешенные к потолку, гнилые и завонявшиеся, за несколько минут как сквозь землю провалились. Крысомордый незнакомец — и его стол! — появились из ниоткуда, защищённые противоречащей законам физики преградой. И тоже исчезли как не бывало.
Но это всё только цветочки. Теперь-то ясно, что «спасательная акция» — только инсценировка. Кто были эти пешки, которые ПОРОК использовал, чтобы извлечь приютелей из подземного зала Создателей, посадить в автобус и примчать сюда? Знали ли эти люди, что идут на смерть? Да если уж на то пошло, убили ли их на самом деле?! Крысюк посоветовал не доверять ни чувствам, ни рассудку. И во что же им теперь остаётся верить?
А хуже всего — то, что они все заражены Вспышкой. И Испытания, вроде бы, — это их путь к лечению...
Томас зажмурил глаза и потёр лоб. Терезу у него забрали. Ни у кого из приютелей не было ни родных, ни близких. Завтра они пустятся в идиотское предприятие под названием «Вторая фаза», которая, как кажется, будет ещё хуже, чем Первая с её пресловутым Лабиринтом. А все эти придурки там, снаружи, хряски? Как с ними управляться? Был бы здесь Чак, ясно, что бы он сказал обо всём этом. Наверняка что-нибудь вроде: «Чувак, это просто куча плюка».
«Ох, как бы ты был прав, Чак, — подумал Томас. — Весь мир — просто куча плюка».
Всего несколько дней назад он видел своего маленького друга с кинжалом в груди, мальчик умирал у него, Томаса, на руках. А теперь, как бы чудовищно это ни звучало, юноша думал, что смерть была для Чака не худшим выходом. Куда хуже то, что ожидало их впереди. И тут он, как назло, вспомнил ещё и о татуировке на собственной шее...
— Чувак, ты что там — утонул в очке? — Грубиян Минхо, кто же ещё.
Томас открыл дверь.
— Не мог больше быть там, в столовой, — пояснил он бывшему Стражу. — Все орут, как недокормленные грудные младенцы. Зачем, спрашивается, глотки рвать? Всё равно нам некуда деваться, будем делать, как велят.
Минхо вошёл в душевую и прислонился плечом к стене.
— Да ты же у нас вроде мистер Оптимист, а? Слушай, старик, все наши шенки не трусливее тебя. Каждый знает, что пройдёт через эту... как её... завтра утром. Ну пусть подерут глотки, кого от этого убудет?
Томас закатил глаза:
— Я никогда не говорил, что храбрее всех! Мне просто от всех — слышишь? всех! — голосов уже тошнит. От твоего, кстати, тоже.
Минхо испустил знакомый хрюк.
— Вот дубина. Чего ты пыжишься, изображаешь из себя крутого отморозка — только выглядишь клоуном, и всё.
— Спасибо. — Томас помолчал. — Транс-плоскость.
— А?
— Так эта белая моль назвала то, через что нам предстоит пройти. Транс-плоскость.
— А, да, точно. Наверно, что-то вроде двери?
Томас покосился на него.
— И я так думаю. Что-то вроде того, что на Обрыве. Плоское, и оно транспортирует тебя куда-нибудь. Транс-плоскость.
— Во, всегда говорил, что ты у нас гений.
Вошёл Ньют.
— Вы что это тут уединились?
Минхо треснул Томаса по плечу.
— Уединишься от вас. Томас тут хнычет над своей разбитой жизнью и просится к мамочке.
— Томми, — без малейшего признака веселья сказал Ньют. — Ты прошёл через Превращение, теперь у тебя есть хоть какая-то память. Ты что-нибудь из всей этой дряни помнишь?
Томас и сам задавал себе тот же вопрос. Многое из того, что вспомнилось после гриверского «иглоукалывания», подёрнулось дымкой.
— Не знаю... Я помню только работу над Лабиринтом и людей, с которыми тогда контактировал. Да и то очень смутно. Внешний мир не помню вообще... У меня была пара странных снов, но всё равно ничего, что бы могло нам помочь...
Они пустились в обсуждение того, что услышали из уст необычного визитёра: о вспышках на Солнце, о болезни и том, как по-другому теперь воспринимаются выпавшие на их долю испытания в свете того, что они теперь знают. Вопросов много, ответов мало. Вся их беседа была пронизана невысказанным страхом перед вирусом, который, как им сказали, жил теперь в каждом из них. Постепенно обсуждение сошло на нет, ребята затихли.
— Да, есть над чем голову поломать, — подвёл итог Ньют. — Мне нужна помощь, чтобы проклятые припасы не исчезли, как те покойники. Что-то подсказывает мне, что они нам ой как пригодятся.
Томас совсем позабыл о груде продуктов в столовой.
— Ты прав! Народ всё ещё объедается?
Ньют покачал головой:
— Нет, Котелок наложил лапу. Для этого шенка еда — что-то вроде религии. Думаю, он обрадовался, что ему опять есть чем командовать. Но, боюсь, пацаны запаникуют, наплюют на Котелка и начнут набивать брюхо впрок.
— А, да брось! — возразил Минхо. — Те из нас, кто дожил до нынешнего дня — не идиоты. Все дебилы отвалились по дороге. — Он покосился на Томаса: не ровён час, тот подумает, что это определение относится и к Чаку. А может, и к Терезе.
— Наверно, ты прав, — согласился Ньют. — Надеюсь. Я просто думал, что нам опять надо сорганизоваться, как в проклятом Приюте. Последние дни все чуть не окочурились, сопли да вопли, всё развалилось на куски. Мне это — как нож острый.
— И что ты собираешься с нами делать? — взвился Минхо. — Построить нас по линеечке и заставить отжиматься от пола? Тут тебе не Приют. Тут трёхкомнатная тюряга!
Ньют отмахнулся от слов Минхо, словно от надоедливой мухи.
— Да хотя бы и так. Я только хочу сказать, что завтра всё изменится, и нам лучше быть к этому готовыми.
У Томаса было чувство, что Ньют чего-то не договаривает.
— Ну-ка, выкладывай начистоту.
Ньют помолчал, переводя взгляд с Томаса на Минхо.
— Когда наступит завтра, мы должны быть уверены, что у нас есть лидер, которого слушаются все. Чтобы ни у кого никаких сомнений, кто командует.
— Что ты способен нести чушь — это я всегда знал, но такой грёбаной чуши и от тебя нечасто услышишь, — сказал Минхо. — Ты прекрасно знаешь, кто лидер. И все знают. Ты.
Ньют решительно покачал головой.
— С голодухи мозги отшибло? Забыл про татуировки? Или считаешь, что они нам нарисовали их за-ради украшения?
— Вот только не надо! — скривился Минхо. — А ты думаешь, нет? Шенки недодолбаные просто играют с нами!
Вместо ответа Ньют подошёл к Минхо вплотную и оттянул горловину майки бывшего Стража. Томасу не требовалось смотреть — он и так помнил. Согласно татуировке, лидером был Минхо.
Минхо стряхнул руку Ньюта и принялся сыпать своими обычными саркастическими комментариями, но Томас больше не слушал. Его сердце быстро и болезненно забилось. Он снова вспомнил, что было написано на его собственной шее.
