наряжали только за пару дней, — призналась Лена, завороженно глядя на шар. — Воспитатели строгие были. Говорили, что нечего жизнь в сплошной праздник превращать.
Анна молча посмотрела на нее, и внутри колыхнулся островок боли. Да, жизнь не праздник, моя девочка. Все так. Но, черт побери, Смолина, ты не ты будешь, если не сделаешь все, чтобы этот ребенок чаще улыбался! Анна почувствовала, как глаза становятся влажными, и спешно отвернулась.
— Ну а мы по-другому. Мы сами, как захотим, так и сделаем! — проворчала она.
— Правда? — недоверчиво спросила Лена. — Как захотим?
— Угу, — Анна кивнула, потому что говорить вдруг стало сложно — к горлу подкатил ком. Лена сияла. Казалось, вот сейчас она бросится на шею Смолиной, они обнимутся, и — может быть — впервые в жизни Анна услышит заветное «мама»…
Лена подняла руку с шаром повыше. Рукав кофты задрался, обнажив свежие шрамы на запястье.
Анна похолодела. Не успев толком понять, что она делает, Смолина схватила девочку за руку.
— Это что? — рявкнула Смолина.
— Пусти! — закричала Лена, пытаясь вырваться.
— Откуда это? Ты что, пыталась порезать вены?
— Я поцарапалась об арматуру на заброшке!
— Не ври мне!
Девочка с ненавистью взглянула в глаза Анне.
— А твое какое дело? — процедила Лена.
— Как какое? Я твоя мать!
— Ты врешь! Ты мне не мать! — закричала ей в лицо Лена. — Ты говорила, что ты не такая, как они, но ты точно такая же! Вы все одинаковые!
Смолина от неожиданности выпустила ее руку. Лена в сердцах бросила шар об пол, и тот разлетелся на мириады осколков.
Пока Анна завороженно смотрела на эти мерцающие искры, Лена выбежала из комнаты, с грохотом хлопнув дверью.
Руна 6
«И, когда заходит солнце,
Нет вечерней мне отрады;
Не слыхать кукушки утром.
Не могу совсем понять я,
Как мне быть и что мне делать?
Как прожить мне в этом мире,
Как скитаться в здешнем крае?»
Калевала
Бабушку Нинель назвали так в честь Ленина. Тогда было модно сокращать лозунги и имена партийных деятелей. Так появилась Гертруда — героиня труда, Элина — электрификация и индустриализация, Идлен — идеи Ленина. В бабушкином случае фамилию великого вождя революции просто перевернули, добавив мягкий знак — все-таки имя женское. В семье давно все привыкли сокращать Нинель до привычной слуху Нины, но в госучреждениях, куда бабушка частенько наведывалась, она всегда гордо представлялась полным именем.
По вечерам баб Нина говорила: «Запахни шторы! А то пойдёт какой идиот с ружьём, увидит свет в окне горит, подумает — дай стрельну, авось попаду!»
Аня откровенно не понимала, почему кто-то должен ходить по улицам с ружьём и стрелять по окнам? И только с возрастом поняла: бабушка видела войну, и ещё помнила Питер без единого огня на улицах и надписи на стенах «Свет в окне — помощь врагу».
Когда умер Сталин — баб Нина плакала. Слезы странно сочетались с ее монументальным профилем — бабушка сама была похожа на памятник, высеченный из мрамора. О смерти вождя она говорила редко, но всегда с тяжелым вздохом, называя его исключительно как «отец народов».
— Какой же он отец! — восклицала мать. — Тиран! Сколько людей сгубил!
— А ты молчи! — моментально вскипала бабушка. — Не смей даже упоминать Иосифа Виссарионович!
Так начиналась обычная вечерняя ссора в семье. Мама припоминала бабушке, что та до сих пор не знает, что кроме нашей планеты есть целая солнечная система, в которой по своим строгим орбитам вращаются еще восемь других планет. Бабушка только отмахивалась.
— И на кой черт мне это надо, планеты твои? Чего толку-то с них?
У баб Нины было большое хозяйство под Питером — дом, двадцать соток земли, несколько коз, куры, пара поросят. Она вставала с зарей и до заката трудилась в огороде. Так делали мать и отец, а до того — их матери и отцы, а до них еще неизвестно сколько поколений. И только нерадивая дочка вдруг решила, что профессия учителя в городе престижнее, чем копаться в курином навозе в деревне.
Мама психовала и страшно стеснялась приглашать гостей в дом. Мама — преподаватель астрономии. Что скажут коллеги, если узнают, что ее мать и слышать не хочет про какие-то там Плутоны и Нептуны?
Бабушке же было это не интересно. Она не верила ни в планеты, ни в бога, ни в дьявола. Выкованная в жерниле мартеновских печей, словно отлитая из стали, закаленная в суровых реалиях Советского Союза, она верила только в идеи коммунизма.
— Немцев не боялась, американцев не боялась, так и дьяволов ваших с богами не убоюсь, — ворчала бабушка. Мать только руками всплескивала — мнение бабушки было что памятник Ленину на Московской площади — стоял, стоит и будет стоять. И никакая сила его оттуда не сдвинет.
Баб Нина не любила свою дочь, но почти боготворила ее мужа. Почему он, выросший в глухой карельской деревне, в семье язычников, больше следует заветам Ильича, чем дочь, воспитанная в правильной атеистической семье?
Аню привозили к баб Нине на лето и сдавали на все три месяца каникул, словно в аренду. Но Аня не жаловалась. Вместе с деревней и строгой бабушкой она получала бесконечные леса, чистейшие реки, загадочные болота и свободу.
Полной противоположностью Нинель была бабушка по отцу. Ее звали Виена, что в переводе с карельского означало «нежная». Нежной ее Аня назвать не могла, но карельская бабушка была куда сговорчивее питерской.
Про Сталина она говорила редко, и называла его не иначе как «huono ihmine», что значило «плохой человек». В ней совсем не было той советской монументальности и бетонности, в которую словно упакованы принципы коммунизма и навеки запаяны, так, что никакая сила не сможет переубедить. Даже глаза бабушки Виены были другие — загадочные, погруженные куда-то, с легкой грустинкой. Ее дом стоял посреди глухой деревушки и был увешан всякими разными странностями — тряпичными куколками, связками пахучих трав, резными
