болят от бега. В отличие от факелов свет моего фонаря не тускнеет, а, наоборот, разгорается сильнее, острыми лучами пронзая завесу.
— Меня кто-то схватил! О нет!
— Боги! Спасите!
Крики отчаяния раздались вокруг. Трупные руки выплывают из тумана и пытаются схватить Мирей, но я успеваю с размаха всадить в них кинжал. Истошный визг, последовавший за этим, сообщил, что твари это очень не понравилось.
Горожане, несмотря на испуг, тоже не сдавались.
— Жгите этих тварей! Во имя наших священных богов! Во имя священного Цитрина!
Черные ветви деревьев переплелись плотным куполом над головами, сквозь которые поблескивала небесная паутина, словно дышала. И с каждой убитой тварью туман становился прозрачней. Теперь я видела всю картину. Вокруг находилось немало горожан, они отчаянно и храбро сражались с вурдалаками, которые то и дело тянули свои безобразные руки и клыки. Верд, словно человек-гора, черным хлыстом разбрасывал нечисть, не давая даже приблизиться к себе.
— Мирей, подержи-ка, — передаю ей фонарь, а сама получше обхватываю рукоять кинжала, и, чувствуя тепло на груди птицы фиантен, начинаю размашистыми движениями наносить удары.
Одного из горожан, крепкого старика с молотом в руках, сразу трое вурдалаков повалило на землю. Подскочив как кошка, молниеносно пронзаю одного в шею, второго в трухлявый живот, а третий схватил было меня, но был отброшен вставшим на ноги стариком.
— Почему это ведьма сражается за нас? — недоумевал он, вытирая рукавом шубы бежавший по лицу пот.
— Джек, убей ее! — раздался рычащий голос Верда. — Не смотри на нее!
Старик растерянно замер, сжимая молот.
— Почему… — снова начал он.
— Потому что я не нечисть, а человек! — восклицаю горячо. — И я хочу помочь вам!
Туман бледнел, расползаясь в стороны, прячась обратно в расщелины и овраги, и вдруг раздался боевой голос рога, эхом прокатившийся по деревьям.
— Это отец! — вскричала Мирей, смеясь и плача.
— Бургомистр! Его светлость!
— Ура!
В следующую секунду послышался топот лошадиных копыт, и из-за темнеющего нутра стволов показались всадники в латах и кольчуге. Налетев подобно вихрю, они принялись на полном скаку рубить, пронзать и поджигать вурдалаков. Впереди на гнедом коне восседал сам бургомистр Клерстара, я сразу узнала это лицо, горевшее в эту секунду беспощадной яростью. В крепкой руке он сжимал меч, позади развевался короткий плащ, отороченный густым мехом.
— Не дать уйти, капитан! — ревел он.
Горожане возликовали и теперь уже просто наблюдали за тем, как искусные воины разделываются с нечистью. Один из всадников подскочил к нам с Мирей на полном ходу и тут же осадил коня.
— Ваша светлость! — вскричал он, во все глаза рассматривая прижавшуюся ко мне дочь бургомистра.
— Что такое, Роберт? — бургомистр подъехал и переместил взгляд от своего воина на нас, стоящих на снегу в кольце разбросанных уродливых тел вурдалаков.
По жесткому лицу бургомистра пробежала волна, а рука, сжимавшая окровавленный меч, задрожала.
— Не может быть… — прошептал он потрясенно, явно с трудом сдерживая себя.
— Папа! — заплакала Мирей, кидаясь к ногам лошади.
— Роберт, — взревел тот, — убей эту тварь, посмевшую принять облик моей ненаглядной дочери.
Воин остолбенел, не решаясь исполнить такой приказ.
— Нет, отец! — вскричала Мирей. — Это и правда я! Я вылечилась! Я не вампир!
— Ваша светлость, это правда, — встаю рядом с девочкой и смотрю прямо в глаза несчастного отца, который в этот момент боролся с собственными чувствами. Оно и неудивительно. Если и правда, как сказала Мирей, что от укусов вампиров еще никто не вылечивался, то конечно бургомистр решил, что перед ним не его дочь, а нечисть.
Он окинул меня острым цепляющимся взглядом. От бега и битвы с тварями мой наряд конечно же пострадал, но все равно по крою одежды и красоте ткани можно было понять, что я богата. Цепкий взгляд вернулся к моему лицу, а точнее к вырезу платья, где тихим огнем светилась моя птица.
— Фиантен? — прошептал бургомистр потрясенно, сразу хмурясь. — Эта птица несет лишь боль и страдание на своих крыльях. Тебя казнят, а эту нечисть в облике моей Мирей сжечь. Капитан!
К нам тут же подлетело несколько человек, скручивая руки. Я выронила кинжал, фонарь тоже упал в снег.
— Папа! — в отчаянии молила Мирей, но к ней уже подъехал воин с зажженным факелом.
Горожане и воины столпились плотным кольцом, оцепенело замерев.
— Ваша светлость! Вы же убьете свою дочь! — кричу, пытаясь вырваться из крепких рук.
Бургомистр уже развернул лошадь, его длинные светлые кудри мерцали в неверном свете факелов.
— Капитан, исполнять приказ, — выдавил он наконец из себя.
С ужасом я вижу, как огонь приближается к заплаканному личику Мирей, внутри все леденеет и стонет. Где же боги этого мира?! Придите! Остановите это!
— Неет! — вырывается из груди, и я падаю в бессилии на снег.
В наступившей тишине особенно остро слышны чьи-то шаги по снегу.
— Ваша светлость, — раздается странно знакомый голос, — это ваша дочь. Она излечилась.
Фигура прошла мимо меня тенью, и сквозь пелену вижу, как Керан берет на руки Мирей.
— Она жива, — только произносит он и встречается с потемневшими от горя глазами бургомистра.
— Мирей… — шепчут его губы.
Спрыгивает с лошади и бросается на колени, протягивая к ней руки, и Керан передает ему девочку.
Внутри меня что-то стучит, разливается тепло. От пережитого потрясения голова идет кругом, и я падаю на снег. Последнее, что я вижу перед тем, как потерять сознание — это кружащих сов на фоне серебристой небесной паутины.
Глава одиннадцатая
Тело пронзает мучительная судорога, и его выгибает дугой. Боль в каждой точке, в каждой мышце. Наверное, именно так ощущается предсмертная судорога. Если я умру в этом мире, вернусь ли обратно в двадцать первый век? В свою маленькую квартирку, к спокойной работе, к джинсам, мобильным телефонам, метро и автобусам? Возможно, здесь я уже выполнила предназначенную мне миссию? Вылечила ребенка и вернула его отцу. Я больше не хочу здесь оставаться и бороться с жуткой тьмой, пронизывающей все пространство ядовитыми лучами. Разве я в силах прогнать ее и вернуть несчастным людям солнце? Нет, я всего лишь маленькая птичка, случайно залетевшая в логово зверя.
Снова судорога и снова выгибаюсь, царапая ногтями что-то твердое. Так было в первый раз, те же ощущения, будто я уже и не жива и страшный ледяной холод внутри. И еще вой. Жуткой волчий вой.
— Сила оберегов слишком сильна, это убивает ее, — глубокий вибрирующий голос пробрался сквозь непроницаемую завесу, добрался до сердца и замер там, вызвав странное томление и дрожь.
— Она нужна мне живой, Керан, — раздался другой голос, — ей предстоит ответить
