медленно произнес:
–Те, кто работает здесь больше тридцати лет, я полагаю. А их мало.
–Почему?
–Пенсия! Пятьдесят лет исполнилось – добро пожаловать в мир свободы. В ваше время, если я не ошибаюсь, работали аж до шестидесяти? Сейчас пенсионный возраст сократили для всех. Смысла работать дальше нет, пенсия почти не отличается от зарплаты, поэтому работать остаются только такие энтузиасты как Амалия Левановна. И то – не из-за денег, конечно же.
–А кто еще есть, кроме нее?
Рено снова задумался и покачал головой:
–Вот так навскидку не вспомню никого. Можно справиться в отделе кадров, но я слышал, что у вас пока сложности с воспоминаниями?
То, как он мягко намекнул Августу на его проблемы с памятью, сильно походило на манеру Руссо переводить тему. Смутить, вернуть на землю, чтобы заставить забыть о главном вопросе. Не в этот раз.
–Было бы неплохо, – кивнул Август. – Сложности есть, но я надеюсь, что знакомые лица помогут мне с ними справиться.
–За тридцать лет любые лица могли измениться.
–Неужели, вы еще не научились оставаться вечно молодыми? Я вот научился! – сострил Август.
Рено отреагировал как-то странно, он словно поперхнулся, сильно покраснел, потом побледнел, но не проронил ни слова.
Август наблюдал за этими метаморфозами с интересом юного натуралиста, который поймал бабочку и насаживает ее на тонкую соломинку. Он понимал, что Рено переполнен эмоциями, но не мог найти этому объяснения.
Тема вечной молодости и красоты существовала столько, сколько и само человечество. Логично было бы продолжать искать “молодильные яблочки” и сейчас, когда люди научились питаться брусками и комфортно выходить из комы, как из санатория.
Рено спас неожиданный звонок. Он поднял руку и тихонько стукнул себя за ухом:
–Да, иду.
Он повернулся к Августу:
–Срочный вызов, прошу меня простить.
Август пожал плечами. В этой больнице все вели себя странно, на его взгляд. Но он и сам не отличался вменяемостью, поэтому поведение очередного врача его не смутило. Срочный вызов не выглядел подозрительно, хотя и пришелся весьма кстати.
До палаты он дошел без приключений. В коридорах ему не встретилось ни души, что тоже не вызвало никаких подозрений – в вечернее время, наверняка, большинство сотрудников предпочитают находиться дома, за исключением дежурной смены.
Август лег на койку, мельком подумав о том, что есть риск снова вызвать медсестру своим перемещением из вертикали в горизонталь, но никто не зашел справиться о его здоровье. Он расслабленно вытянулся, скидывая кроссовки.
Несмотря на то, что умная аппаратура тренировала его мышцы все эти тридцать лет, от настоящих нагрузок он все-таки отвык. Ноги гудели. Но хуже них гудела голова.
Прошедший день дал больше вопросов, чем ответов. Как можно забыть всех, с кем ты общался, но помнить, как пользоваться тестером? Как можно совершенно спокойно разговаривать, называя вещи своими именами, но не помнить имен близких людей?
Или у Августа не было близких, а были только коллеги?
Он напрягся, вспоминая Амалию Левановну. Чуть больше тридцати лет назад она пришла к нему в больницу интерном. И, судя по тому, сколько усилий она вложила в восстановление здоровья Августа, они не были посторонними.
Были у них сугубо профессиональные отношения или более личные? Вряд ли можно вкладывать собственные деньги в жизнь человека, который тебе не более, чем наставник.
Или можно?
Или потенциал проекта компенсаторных камер уже тогда был настолько очевиден, что хваткая вчерашняя студентка вцепилась зубами в возможность развивать это направление, оттачивая технологию на ее же изобретатели?
Он оказался в камере благодаря ее гуманизму или научному любопытству? Он – подопытный кролик или мужчина, ради которого она рискнула карьерой, репутацией и деньгами? Ведь при неудаче ее, наверняка, ждала ответственность. В лучшем случае – серьезный срок и отлучение от медицины навсегда.
Внезапно мысли Августа вернулись к прошлому вечеру. Гостья из окна ясно велела никому не доверять. Впрочем, он не доверял даже ей.
Кто она такая и как попала в больницу, где даже прилечь невозможно так, чтобы это осталось незамеченным? Неужели нет никаких камер, которые круглосуточно охраняют территорию больницы? Датчиков, которые следят за любыми перемещениями по территории?
Он решил не ломать себе голову этими вопросами, и просто поинтересоваться у нее. Если ей нечего скрывать, то она точно обо всем расскажет. Если же предпочтет съехать с темы, как все в этой больнице, то, значит, она ничем не лучше и доверия не заслуживает.
Август подошел к окну, отогнул экран и распахнул створку.
На улице уже стемнело.
Город, казалось, не замирал ни на мгновенье – шумели машины, где-то вдалеке играла музыка, слышались разговоры и смех людей, проходящих мимо больничной ограды. Ему больше не хотелось туда. По крайней мере – сейчас.
Может, Оскар был не так уж и неправ, когда отговаривал его от прогулок и просил не торопить события. Пара недель – ничто, по сравнению с тридцатью годами комы.
А в стенах больницы тихо и спокойно, вкусно кормят какими-то брусками, приносят одежду, заботятся о здоровье. Может, Август заслужил немного отдыха перед тем, как все вспомнить и приступить к работе на медицинское сообщество?
Он попытался представить себя врачом. Мысленно примерил аккуратный белый халат. Ничто не отозвалось в нем воспоминаниями.
Чем он занимался? Исследовал, изобретал? Лечил пациентов? Вживлял им в мозг электроды, чтобы заставить мертвых говорить с живыми?
Август лег на кушетку, закрыл глаза и попытался увидеть себя в прошлом со стороны – молодой одаренный доктор, сосредоточенно рисующий каракули в блокноте – схемы будущий компенсаторных камер. Реальное воспоминание или игра воображения?
Он уснул, не успев найти ответ ни на один вопрос.
Глава 3. 08.09.2123
Ночь прошла спокойно. Загадочная гостья так и не появилась.
Август не стал ломать себе голову и постарался о ней забыть. В конце концов, мало ли сумасшедших бродит по улицам и залазит в больничные окна?
И вообще, может она сбежала из соседнего отделения? Ведь и психиатрия здесь, наверняка, есть. А не пришла она потому, что ее поймали и заперли.
