соврать задумала — не пришлось… — с облегчением вздохнула старая, осторожно отступая назад. Она забежала в юрту и накинула телогрейку. — Надо предупредить Нюргуну, что тетка сердита».
Вышла за ограду, прислонилась к столбу. Она не знала, откуда должна появиться Нюргуна, но была готова простоять всю ночь, лишь бы встретить Нюргуну раньше госпожи.
— Ах, что это?
Старая вскрикнула и отшатнулась. Мимо нее в сторону церкви промчался человек в развевающемся незастегнутом пальто. Это был хозяин.
VIII
Как одержимый пролетел он четыре версты. Рванул массивную дверь — заперта. Голую руку ожег застывший на морозе пудовый замок.
Дом священника — под горой, в десяти минутах ходьбы. Через пять минут попадья уже отодвигала гремящие железные засовы.
Несколько сбивчивых слов — «забыл очень нужную книгу». И вот он, ключ, в руке. Еще пять минут — и вот он, замок. Еще мгновение…
И вдруг Василию стало грустно. Улеглась горячка в душе. Неправдоподобным и глупым показалось предположение, осенившее его в разговоре с женой. И прежде чем повернуть ключ в замке, он отступил на несколько шагов от церкви.
Глубоко в небо уходил купол. Синий — синий, яркий-яркий, словно его каждый день начищали. Он светился даже в сумраке позднего вечера.
Сюда когда-то вошел он под руку с Хобо-рос. Пылали свечи, за окнами солнце палило, но жарче свечей и солнца жгла его тело рука невесты. А сам он был холоден как лед. Ничего не ощущал: ни волнения, ни радости. Словно все это было во сне. Да это и было сном — нелепым, тяжелым.
— Есть кто-нибудь здесь? Выходи!
Никто не ответил. Он шагнул вперед со страхом, что наступит на бездыханное тело. Ничего не случилось. Он зажег свечу и обошел церковь. Никого.
— К черту! — выругался он. — Выдумываю неизвестно что.
Глупо. Бежал как мальчишка.
Он вспомнил, что действительно оставил в столе нужную книгу. Вернее, ему нужна была не книга, а недописанное письмо, которое сунул в учебник. Он открыл стол. Книга была на месте. Кажется, святой отец на этот раз не касался его вещей.
Письмо едва было начато — на чистом листе чернели лишь два слова: «Дорогой Саша». Это был его товарищ по учительской семинарии.
Он прилепил свечу прямо к столу и обмакнул перо.
«Получил я твое письмо, друг мой! — писал он, и его огромная черная тень качалась на стене. — Сердечно рад, что ты наконец окончил семинарию. Много невзгод досталось на твою долю, и учеба твоя растянулась на многие годы, но ты оказался тверд характером и добился своего. От души поздравляю! А я… Помнишь мой последний приезд в город, когда ты, посмеиваясь, говорил, будто завидуешь мне? Ты прав. Над моим положением можно только смеяться. Глупо, глупо я поступил, бросил учебу ради богатства, остался недоучкой. У меня есть все — и ничего нет, нет душевного покоя, нет друзей, нет даже любви к женщине, с которой делю постель. Ах, если бы только эта пустота. Ее можно было бы как-то терпеть, накупить хороших книг и забыться в чтении. Если бы только это… Меня постигла самая страшная беда, какую только можно себе представить. Я полюбил невинное существо, ангельскую душу, и в этом мой ужас, потому что если б даже и она полюбила меня, то мне это не принесло бы никакого счастья…
Мне пришлось бы или бежать с ней ото всех благ, за которые я продал свою душу, или…»
Он откинул упавшие на лоб волосы.
«Или желать смерти своей жене. Она действительно болезненная женщина, с ней часто бывают обмороки»…
Он вздрогнул и оторвал перо от бумаги.
«Что я пишу? Что?!»
Он судорожно скомкал лист и мгновение смотрел на него. Потом осторожно расправил бумагу и стал перечитывать.
Когда он дошел до слов «я полюбил невинное существо», из угла послышался смех. Он выронил письмо из рук и огляделся. Никого не было.
«Вот… уже какая-то чертовщина мерещится», — подумалось Василию. Письмо он поднял за уголок и поднес к свече. Когда огонь сделал свое дело, он бросил на пол невесомые остатки и тщательно растер их ногой. Затем подвинул к себе чистый лист бумаги.
«Дорогой Саша! — писал он на этот раз. — Поздравляю тебя: наконец ты окончил семинарию! Скажи по совести: неужели тебе не жаль стольких лет, потраченных впустую?… Ну, положим, теперь ты — дипломированный педагог. А проку? Завянешь над школьными тетрадями. Когда я приезжал в последний раз, ты посмеивался надо мной. А зря! Ибо я имею все, что нужно человеку для благополучия: землю, деньги, роскошный экипаж… Кстати, имея деньги, можно обзавестись библиотекой и почитывать в свое удовольствие — не то, что требуется по программам, а что хочется. Можно даже и педагогикой заниматься — опять-таки в свое удовольствие, понемножку, что я и делаю».
На этот раз он перечитать не успел. Вновь явственно раздался смех — господи, чей? Он осветил по очереди все четыре угла и в одном из них увидел Нюргуну. Он и думать не мог, что она окажется именно в этом углу, лицом к стене, коленями на поповском орудии пыток. Он поднял ее.
— Нюргуна? — срывающимся голосом начал он. — Неужели ты все время стояла на бревне?
— Нет, — улыбнулась она, — это я сейчас, нарочно.
— Что же… ты делала здесь?
— Когда меня заперли… забыли… я сначала стучала в дверь. Ух, как стучала!
Она подняла кулачки. Василий осторожно разжал их и задержал в своих пылающих ладонях.
— Потом я поняла, что стучу зря. Я легла на скамью и заснула.
— А ты… слышала, как я вошел?
— Нет. Я проснулась потом. Я перед тем, как заснуть, долго молилась. Я залезла туда… — она показала на алтарь. — Я бога, гладила и говорила: «Боже, пошли мне его, приведи. Только он может спасти меня».
— Кто, Нюргуна?
— Вы. И когда я проснулась и услышала ваш голос, я сказала себе: его послал мне бог.
Нюргуна бросилась к двери и отворила ее. В сырое помещение ворвалась струя свежего воздуха. Качнулась и погасла свеча.
— Да. Бог велел вам прийти!
И забыв обо всем, что было в его прошлом и настоящем, и не думая о том, чем могло грозить ему будущее, Василий протянул к ней руки, но она закрыла руками лицо и выбежала из церкви.
IX
Аныс заглянула в каморку и ахнула: в углу, скорчившись на жестком топчане, лежала Нюргуна. Так вот где она! Аныс не видела подружку дней пять
