по чужим правилам. Паршивым и глупым правилам. И он ничего не смог с этим сделать.
2007 год
Двадцать девять очков из тридцати. Получился лучший результат. Володя почему – то не удивился. Как и в боксе, его руки как – будто сами знали, что нужно делать. Тому, что попал на доску почёта, он не сильно обрадовался – было смутное ощущение, что здесь лучше не выделяться из общей массы. Хотя оно и ничем не подкреплено. Пока.
Перед ужином всю учебку построили на центральном проходе, и комбат объявил:
– Это – капитан Жевенков. Чью фамилию он назовёт – выйти из строя.
Капитан зачитал с листа примерно десяток фамилий, в том числе – его и Сани. Все сделали два шага из строя.
– Сюда отойдите… – спокойно, без уставной строгости и чего – то показного, сказал им капитан. И бросил комбату – У меня – всё!
– Разойдись! – выкрикнул комбат, уходя к себе в кабинет.
Жевенков собрал их в комнате досуга, закрыл дверь и стал рассказывать.
– Меня зовут Жевенков Юрий Васильевич. Я тренер сборной нашей части по рукопашному бою. Сейчас – отбираю в команду людей из вновь прибывшего пополнения. Так что у вас есть шанс попасть в команду. Но учтите – служба здесь и так не простая, а тренировки у меня шесть раз в неделю. Поэтому подумайте хорошо. Есть такие, кто уже сейчас понимает, что ему это не нужно?
Поднялось три руки.
– Бойцы, вы трое – свободны.
У оставшихся капитан по – очереди уточнил фамилии, кто чем занимался и какие были спортивные достижения.
– Что-ж, два боксёра, один борец, два каратиста и айкидист… – задумчиво проговорил Жевенков.
– Если честно, я уважаю боксёров и борцов. Если под новые правила адаптируются – начинают всё подряд выигрывать. Айкидо мне в команде ни к чему, поэтому ты, солдат, можешь идти. С каратистами посмотрим. По – разному бывает. В общем, кто остался – фамилии я ваши записал. Как вас раскидают по батальонам, я зайду и ротным всё объясню. Пока свободны.
* * *
Вся рота стояла в упоре лёжа. До подъёма было ещё три часа. Деды ходили и смотрели, чтобы никто не опускался на колени, а тех, кто больше не мог стоять в упоре, били в живот, или заставляли приседать. Не спал никто, кроме одного человека – сержант Ковалёв, укутав, как мог, своё двухметровое тело коротким уставным одеялом, посапывал, отвернувшись к стенке.
Через три дня после того, как их перевели в батальоны, началось всё то, что принято называть дедовщиной на гражданке. Каждый день кто – то из их роты косячил, а за косяки одного отвечает весь коллектив. Этих поводов хватало, чтобы все духи занимались физической подготовкой любую свободную минуту. Естественно, не косячить было невозможно – повод всегда находился.
Первые две недели Саня утешал себя и его тем, что это – такая проверка на твёрдость. Но Молчун был уверен – всё это делается из принципа. И принцип этот поддерживается из года в год как традициями, так и упоротостью местного контингента. Отец также бил его в своё время. Зачем? Для всего сразу – чтобы беспрекословно подчинялся, чтобы наказать, чтобы самоутвердиться – да просто потому, что мог. Молчун довольно быстро понял, что дедовщину в армии поддерживает всё вокруг – начиная от офицеров и заканчивая тем, какие возможности были у сержантов. Если дух отказывался делать что – то ночью, его не только били, а ещё и грамотно обрабатывали днём – на любых занятиях, будь то строевая, теория, или физическая подготовка, ему уделялось повышенное внимание. И добавлялось постоянное моральное давление – лёгкие тычки в строю, неуместные вопросы, издевательские прозвища, которые произносились любую свободную секунду. Одного сержанта, в котором оставалось чуть больше порядочности, чем в остальных, Молчун смог развести на честные разборки один на один, однако тот, вовремя вспомнив, что Володя – боксёр, захватил с собой табуретку. Хотя она не помогла, и Молчун быстро свалил его на землю. Он думал, что эта демонстрация силы подействует, но, по большому счёту, всё осталось по – прежнему. Да, его перестали трогать без крайней необходимости, но ночные подъёмы и все остальные коллективные занятия никуда не делись.
В этот раз ночные занятия продлились сорок минут – дедам тоже нужно было спать.
В пять сорок утра прогремела команда одного из сержантов:
– Рота, становись на телесный осмотр!
Две шеренги солдат в трусах и армейских тапочках построились на центральном проходе. Подошёл капитан.
– Первая шеренга, два шага вперёд, кругом!
Капитан молча осматривал личный состав. Синяков было немного – тех, кого били, били аккуратно. В основном по животу, чтобы не оставлять следов. Отправив одного бойца в санчасть с воспалившейся мозолью на ноге, капитан приказал всем разойтись, однако в последний момент вспомнил что – то и крикнул:
– Рота, стоять!
Начавший было распадаться строй опять занял своё место.
– Веснин, Геранин! Сегодня в шесть вечера у вас тренировка в спортивном зале под руководством капитана Жевенкова! Перед уходом доложить мне, как вернётесь – тоже. Всё понятно?
– Так точно! – почти в один голос ответили друзья.
– Разойдись!
Личный состав разбрёлся по казарме, готовясь к утренней зарядке, и Володя услышал, как деды тихо обсуждают их с Саней. Ничего хорошего это явно не сулило.
Шмель
Синицын заговорил. Он рассказывал о каких – то финансовых схемах, а Коля внимательно слушал. Саша тоже пытался напрячь извилины и понять, о чём речь. Но ещё интереснее была перемена настроения банкира. Шмель увидел, как человек перед ним почувствовал на своей шкуре – он не неприкасаемый.
Умом мы понимаем это довольно рано, но полностью осознаём, лишь почувствовав на себе. И жизнь делится на до и после.
Шмель думал о том, можно ли этот короткий, но жесточайший час пыток поставить на одну чашу весов с тем, что пришлось испытать им в своё время. И не находил ответа. Одно он знал точно – контраст между до и после всегда оглушителен. Он мог только догадываться, насколько дико себя чувствует их пленник. Синицын принимал решения на самом верху, а сейчас сидит, привязанный к стулу.
2007 год
Сегодня Жевенков решил посмотреть, кто чего стоит, поэтому тренировка началась со спаррингов по кикбоксингу, продолжилась борьбой и закончилась свободными спаррингами, где можно было применять всё. Борьбу Саша проиграл всем, кроме одного каратиста. Впрочем, ожидаемо. А сейчас он стоял в ринге против борца, который пёр на
