Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
радости»[54]. Теперь представьте, что вы в это верите.
221. Черт с ней, с верой: представьте, что вы чувствуете, хоть на краткий миг, что это правда.
222. Январь 2002 года. Расположившись с палаткой на острове Драй-Тортугас – заброшенном форте в девяноста милях к северу от Кубы – листаю журнал Nature. В нем сказано, что ученые установили цвет Вселенной (что бы это ни значило – в данном случае результат исследования светового спектра, испускаемого 200 000 галактик или около того). Цвет Вселенной, написано в статье, «бледно-бирюзовый». Ну конечно, думаю я, глядя с тоской на блистающий залив. – Я всегда это знала. Сердце мира – синего цвета.
223. Несколько месяцев спустя уже дома я прочла где-то еще, что результат того исследования был ошибочным из-за компьютерного сбоя. Настоящий цвет Вселенной – сообщалось в новой статье – светло-бежевый.
224. Недавно я узнала, что «синетки» – это еще одно название сцилл, синих подснежников. Казалось бы, как я могла этого не знать, годами называя свою книгу «Синеты» (без суффикса). Но я слышала лишь, что это «маленькие синие первоцветы, в изобилии растущие на равнинах и горных лугах». Мне казалось, я никогда их не видела.
225. Вскоре после того, как я узнала о синетках, мне приснился сон, в котором мне прислали целую охапку сцилл. Во сне это название им идеально подходило. Никакие это не синетки, а дикие, неприхотливые, упорные цветы. В них нет романтики. Отправитель: никто. Повод: без такового. Я знала их всегда.
226. Собирая синеты для этого проекта – в папках, коробках, блокнотах, в памяти, – я представляла, что создам синий том, энциклопедический компендиум синих наблюдений, мыслей и фактов. Но раскладывая свою коллекцию сейчас, я больше всего поражаюсь ее малокровию – малокровию, прямо пропорциональному моей страсти. Я думала, что собрала достаточно синего, чтобы сложить гору, пусть и из мусора. Но сейчас мне кажется, будто я наткнулась на кучу тонких синих светофильтров, разбросанных по сцене в беспорядке, когда концерт уже давно прошел.
227. Может, так и должно быть. «Логико-философский трактат» Витгенштейна, первая и единственная философская книга, которую он опубликовал при жизни, ограничивается шестьюдесятью страницами и включает в общей сумме семь пропозиций. «Что до краткости книги, мне ужасно жаль; но что я могу поделать? – писал он своему переводчику. – Даже если бы вы выжали меня как лимон, вы бы ничего больше не получили»[55].
228. Моя травмированная подруга теперь может писать письма с помощью программ распознавания речи, чтобы друзья следили за переменами в ее состоянии, коих не перечесть. «Моя жизнь может измениться, она уже меняется», – утверждает она. Так и есть – порой удивительным образом. И всё же напоследок она, как правило, коротким абзацем воздает должное постоянной физической боли и глубокому горю (бездонному, по ее словам) обо всём, чего лишилась. «Если бы я не писала, какие трудности испытываю, то, боюсь, дала бы неточное представление о мучительной реальности тетраплегии и спинномозговой травмы, – говорит она. – Что ж, вот он, абзац, прямо утверждающий: я по-прежнему страдаю».
229. Я пишу это синими чернилами, чтобы запомнить, что все слова, а не только некоторые, писаны по воде.
230. Провела май, окопавшись на севере штата. Целый месяц, в котором было всего-то четыре солнечных дня, в остальном – плотная серость, морось или ливни, окрашивающие всё в зеленый цвет. Бурная, стремительная зелень – словом, кошмар. Каждый день я подолгу гуляла в желтом дождевике, пытаясь отыскать синий, хоть что-нибудь синее. Мне попадались полиэтиленовые тенты (как всегда!), укрывающие поленницы, опрокинутые контейнеры для вторсырья, серовато-синие почтовые ящики то тут, то там. Каждый вечер я возвращалась в свою темную комнату с пустыми руками, пустыми глазами, как будто целый день мыла золото в холодной реке и не добыла ни крупинки. Перестань бороться с этим миром, напутствовала я себе. Полюби тот мир, что вокруг. Полюби зеленый цвет. Но зеленый я не любила и не хотела быть обязанной его любить или притворяться, что люблю. Скажу только, что я с ним считалась.
231. В тот месяц я трогала себя каждую ночь в своей узкой постели и кончала с мыслью о тебе, осознавая, что сею грядущую катастрофу. Катастрофы не случилось тогда, но она пришла позже. «И возражать на это неуместно: / Ты кушал каждый день? Плати же честно!»[56] (Байрон, 1823). Скажу только, что на этот раз я выучила свой урок. Я перестала надеяться.
232. Возможно, со временем я также перестану скучать по тебе.
233. Многие думают, что неизвестность будущего – это хирургическая нить, которой бог пришивает нас к настоящему времени. Для других это метка злокозненности, явный знак того, что всё наше существование следует понимать как насмешку или ошибку.
234. Как по мне, ни то ни другое не годится. Что есть, то есть, и всё тут. К счастью или сожалению – это скорее вопрос настроения; сложность в том, что «наши настроения перечат друг другу» (Эмерсон). Можно шататься в поисках улик, собирать вещдоки, но даже целой их кучи не хватит, чтобы раскрыть дело.
235. «One thing they don’t tell you ’bout the blues when you got ’em, you keep on fallin’ ’cause there ain’t no bottom»[57], – поет Эммилу Харрис и, кажется, она права. Возможно, иногда полезно услышать, что дна нет, за исключением случаев, когда, как говорится, пора бы перестать копать. И вот ты стоишь с лопатой в руках, холодный пот катится по лбу градом, глаза в кучу, взгляд дикий – убогий гробокопатель, до смерти уставший от своей работенки. Ты стоишь в грязной вырытой тобой же яме, один в темноте, в пульсирующей тишине, в окружении штабелей трупов.
236. Но не стоит слишком переживать об этом. «Бо́льшую часть времени [он] видел вокруг лишь несостоятельность своих опытов и неудавшиеся попытки, остатки неизвестного пиршества»[58], – пишет Мерло-Понти о Сезанне.
237. В любом случае, я больше не считаю дни.
238. Если ты когда-нибудь это прочтешь, знай, что когда-то я была готова обойтись без всех этих слов, всей синевы этого мира, лишь бы ты был рядом.
239. Теперь звучит, как будто любовь – это утешение. Симона Вейль предупреждала, что это не так. «Любовь не утешение, – писала она. – Она свет».
240. Тогда попробую перефразировать. При жизни я стремилась учиться не у тоски, а у света.
(2003–2006)
Дополнительные сведения и благодарности
ВЕДУЩИМ КОРРЕСПОНДЕНТАМ
Ребекке Бэрон, Джошуа Бекману, Брайану Бланшфилду (он же Student Blue), Майку Брайанту, Лап Чи Чу, Кристине Кросби, Корту Дею, Энни Диллард, Дагу Гудвину, Джорджу Хамбрехту, Кристиану
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 17
