вполне могли обойтись без раздутых до небес комплиментов. Так что Обожаба пустила свою пристрастность к каждому живому существу на благое дело, и основала на болотах приют, где давали пропитание и кров каждой нуждающейся зверюшке и пичужке. И это лесные обитатели уже оценили по достоинству – и стали ждать свою покровительницу Уважабой, что немало ей польстило.
Огогокунь все-таки дорисовал карту лесу, и теперь устраивал зверям путешествия из одной части леса в другую. А то ведь до этого было как – каждая змея хвалила камень, под которым ей хорошо спалось, а каждый медведь – свою берлогу. И в итоге друг с другом звери почти не общались. А, когда вдоволь нагуляешься по лесу, увидишь, как другие живут, то и сам начинаешь жить как-то иначе, и других больше уважать. Ведь в лесу столько удивительного! Сам Огогокунь, правда, уже удивлялся не так часто, как раньше. Но ему нравилось, когда удивляются и радуются другие – тогда и он чувствовал, что открывает для себя что-то новое. Помогала ему в его деле не кто-нибудь, а Тяжелошадь – без нее через бурные лесные реки было не перебраться. И ей страшно это нравилось – особенно, когда ей говорили «спасибо».
Филён и Сопуха все-таки поженились. Сова выспалась и успокоилась, а Филёна уже не тянуло на подвиги – он совсем остепенился, и главной его заботой было обустройство гнезда, где уже вовсю резвились маленькие совята. Правда, иногда, когда выдавалась свободная от хлопот минутка, он с завистью и одобрением посматривал на Пыжня, которого теперь звали не иначе, как Воином в бурой шляпке. Когда кому-то нужна была помощь или защита, он внезапно и тихо появлялся из глубины леса, наводил порядок, а потом также безмолвно исчезал. Казалось, что ему не нужна была ничья благодарность – он был доволен уже тем, что приносит лесу пользу. И за это его сильно зауважали.
«Всему свое время», – так сказало озеро. И, кажется, Опухш, наконец, понял смысл этих слов. Он всегда вспоминал их на своем закате, когда они сидели и болтали с Ёжиком, который приходил в самую западную часть леса, садился на самый западный камень и рассказывал Опухшу, как зверям живется по ночам. Опухш старался закатываться как можно медленнее – каждый раз ему очень не хотелось расставаться с другом.
Да, теперь Ёжика звали именно так – он уже не боялся ночной темноты. Наверное, потому что знал, что потом настанет светлый день, и он сможет спокойно выспаться.
– Ну как у тебя дела? Не жалеешь, что ты теперь там, наверху? – иногда спрашивал Ёжик Опухша.
– Нет. Мне никогда не было так легко. Я же теперь совсем невесомый. А знаешь почему? Потому что я на своем месте, – отвечал ему Опухш. И это была сущая правда.
– А ты – как ты теперь живешь? Не скучаешь по нашему приключению? – спрашивал Опухш в ответ.
– Конечно, скучаю, – отвечал ему Ёжик. – У тебя теперь свое путешествие, и я даже не могу составить тебе компанию! Но все-таки очень хорошо, что мы можем вот так посидеть и рассказать друг другу, что с нами приключилось.
Затем они прощались, и Опухш тепло обнимал своего друга.
А уже на самом закате, когда он уже переступал порог дома Отца-Солнца, маленький Опухш всегда задерживался и смотрел в самую восточную часть леса. Там, едва затухал последний луч, из своей норки выползало странное черное существо. Боязливо озиралось, а потом смотрело вслед уходящему солнцу. И они улыбались друг другу.
