– их враг. Мой, впрочем, тоже.
— Вполне возможно, мэм, — усмехнулся тот, которого я посчитал своим ровесником. Он был высок, худощав, а рукояти его револьверов сияли зеркальным блеском. Один револьвер он носил в кобуре справа, второй за поясом. Из такого положения выхватить их ничего не стоит, и очень трудно угадать, за которым он потянется, так что за худощавым я решил присматривать внимательней.
— Вполне возможно, мэм, — повторил худощавый. – Хотя я сильно в этом сомневаюсь.
Нас было двое против четверых – Ленни я не считаю – поэтому он и вёл себя столь вызывающе. Гур подал коня вперёд, прикрывая девушку собой, а я положил правую ладонь на бедро.
— Осторожно, Сэм, — вдруг сказал один из тех, кто сидел у костра.
Худощавый скосил глаза.
— В чём дело, Дик, ты испугался? Их всего-то двое. И одна женщина.
Он хорошо обращался с шестизарядником и знал это. Но он не знал меня, а я его вспомнил – Сэм Гриффин, ганмен из Техаса. Одного человека он убил на перегоне где-то в Неваде, ещё троих в шахтёрском городке в Калифорнии. Поговаривали, что он застрелил Длинноволосого Джимми Картрайта, но, думаю, Джимми ему не по зубам, слишком уж он дёрганный, этот Гриффин. Я видел Картрайта в Лейк-Вэлли и видел, как он стреляет. Хотя... Никто не застрахован от ошибок: револьвер может зацепиться за кобуру или под ногу попадёт камень и пуля уйдёт в небо. Все мы смертны; ты можешь промахнуться, а твой противник не промажет. Я ещё не слышал, чтобы кто-то из ганменов умер своей смертью, поэтому, думаю, и меня тоже когда-нибудь застрелят, например, в спину, как Хиккока... Если не успею вовремя отказаться от этой профессии и уйти в тень.
— Твой друг, Сэм, хочет сказать, что двое иногда значит больше, нежели четверо, — заговорил я. – И он прав, ибо законы жизни временами противоречат законам математики.
Сомневаюсь, чтобы он знал, что такое математика, но о цифрах, надеюсь, слышал. А уж считать умел наверняка. Однако иногда считать надо не то, что видишь, а то, что подразумевается. А вот с этим правилом он знаком не был.
— Хочешь назвать меня неучем, мистер? – сразу насупился Гриффин. Пальцы его правой руки сыграли волну и нацелились на рукоять револьвера. Ему страсть как хотелось пострелять. Ну просто страсть как. Лишний раз показать свою крутость, дать новый повод для разговоров и повысить свой рейтинг в глазах окружающих. Он даже подался вперёд, искушаемый жаждой убийства.
— Нет, Сэм, я не хочу назвать тебя неучем, — покачал я головой. – Я просто хочу забрать коров, которых ты украл у Дэна Макклайна, но которые принадлежат мне. Я не буду объяснять тебе, что такое математика или школа вообще. Я просто заберу коров и вернусь на ранчо, а ты поедешь дальше. Если ты этого не сделаешь, тогда один из нас умрёт, а может ещё кто-нибудь. Но ведь ты не хочешь, чтобы кто-нибудь умер, Сэм? Особенно ты, правда?
Он не хотел умирать. Думаю, этого никто не хочет. Но и отступать он тоже не хотел. Он настроился на драку, был уверен в себе, однако мои рассуждения о смерти ему не понравились и, кажется, в его голову впервые закралась мысль о том, что он тоже не бессмертен. Если собираешься стрелять, то такие мысли надо гнать из головы прочь, иначе очень легко сыграть в ящик…
— Осторожно, Сэм, — вновь сказал Дик. И добавил, глядя себе под ноги. – Это Бен Росс Лаки.
Сказал он не слишком громко, но услышали его все. Сэм вдруг побледнел; пальцы, уже коснувшиеся рукояти револьвера, сжались в кулак, а рука медленно, осторожно пошла вниз и в сторону. Он не был трусом, но моё имя звучало как приговор. Всё, что он обо мне слышал – а он обо мне слышал – ставило меня в разряд неприкасаемых. Достаточно той истории, когда я, нашпигованный свинцом под завязку, расстрелял банду Блекменов.
— Мы совершили ошибку, мэм, — обращаясь к Ленни, заговорил Дик. – Если вы позволите, мы заберём свои вещи и уберёмся отсюда. Обещаю, вы никогда больше нас не увидите.
Ленни рассеяно кивнула. Она тоже обо мне слышала, ибо разговоры о ганфайтерах были любимой темой девушек романтического возраста, и потому взгляд её метался между мной и Домиником. Шутка ли! Человек, над которым она только что потешалась, вдруг оказывается знаменитым ганменом, почти легендой Дикого Запада, а она так... Невежливо? Ну ничего, пройдёт немного времени и она опять станет сама собой, такой же насмешливой, дерзкой и... прекрасной.
Гур смотрел на меня настороженно, но без вызова. Не ему тягаться со мной на револьверах, и он понимал это. Хотя силой духа и боевыми качествами он вряд ли мне уступал. А может и превосходил. Где-нибудь на глухой тропе, среди скал, деревьев или в голой прерии, когда вокруг раздаются вопли вышедших на тропу войны апачей, я бы предпочёл, чтобы рядом со мной был он. Именно такие люди, как Доминик Гур, делали эту страну цветущей. Именно они шли впереди всех, осваивали новые земли, гибли в схватках с индейцами и бандитами, побеждали и шли дальше. А всякие мастера револьверов вроде меня – это отжившие своё реликты, которым давным-давно пора исчезнуть. Пару раз я работал шерифом в небольших скотоводческих городках. Меня нанимали, потому что знали, что я не спасую перед бандой набравшихся виски молодчиков и если надо вышвырну их за черту города, восстанавливая на улицах покой и порядок. Порой было достаточно одного моего имени, чтобы самые буйные драчуны успокаивались и шли домой. Горожанам это нравилось. Но как только проблемы заканчивались, люди тут же начинали коситься на меня и спрашивать, когда я уеду. Подобные мне граждане просто притягивают неприятности. Всегда найдётся какой-нибудь недомерок, мечтающий посостязаться в искусстве стрельбы, а горожанам стрельба не нравиться. Шальные пули имеют особенность попадать не туда, куда надо, вот и приходиться кочевать по стране, переезжать с места на место. Найдётся ли когда-нибудь земля, способная принять меня таким, какой я есть на самом деле, а не таким, каковым сделали меня обстоятельства? Посмотрим...
— Лаки значит? – усмехнулся Гур, когда скотокрады убрались прочь. – Ну ладно, Лаки, давай сгонять коров. Это-то ты умеешь?
Глава 8
Три недели пролетели быстро, быстрее, чем мне того хотелось. По сути, предстоящее родео интересовало меня мало,
