характера.
В Америке и на всем Западе это воспитание в духе свободы, основанной на идеале самоуправления, и соответствующее стремление сдерживать тиранические порывы, которые часто оживляют действия как отдельных людей, так и целых обществ, подверглось постоянным нападкам и было значительно вытеснено. На его месте укоренилось воспитание в духе "мультикультурализма", "разнообразия" и так называемой "политики идентичности". Эти подходы не только отрицают возможность рационального обращения к универсальным призывам к справедливости, но и настаивают на том, что восприятие обиды отдельным человеком или группой людей должно заменить призывы к любому общему пониманию справедливости как ограничителя тиранической власти. Эти усилия неизбежно привели к росту "политики идентичности" - утверждению приоритета индивидуального и группового опыта обиды, вреда и травмы в качестве критерия для оценки того, как распределять политическую власть и ресурсы.
Поскольку высшее образование в значительной степени отказалось от фундаментальных философских и теологических исследований - об этом свидетельствует, в частности, отказ от этих дисциплин как требований для получения степени в большинстве кампусов, а во все большем числе учебных заведений - значительное сокращение преподавательского состава и даже ликвидация этих дисциплин и замена их различными факультетами "исследований идентичности" - институты теперь подчиняются другому набору философских течений, не понимая их источников, их траектории и глубокой опасности, которую они представляют для самоуправления и предотвращения тирании. Доминирующая апелляция к "вреду" со стороны групп идентичности указывает на вытеснение "справедливости" и, таким образом, на замену Платона, Аристотеля и Аквинского философскими течениями, открытыми особенно в XIX веке хрестоматийным либеральным философом Джоном Стюартом Миллем. Следствием этого вытеснения - все более заметного в академической среде - стал отказ от усилий по культивированию стандартов справедливости. На смену таким усилиям пришла форма все более тиранического либерализма - тираническая форма, которая является не противоречием либерализма, а его воплощением.
Джон Стюарт Милль, как известно, стремился заменить обоснования для осуществления политической власти, основанные на апелляции к объективным стандартам справедливости и права, более минималистскими обоснованиями, основанными на стандарте воспринимаемого вреда, причиненного одним человеком другому. Таким образом, законы и нормы, основанные на апелляции к объективным стандартам того, как человек должен жить, должны были быть заменены минималистскими стандартами, утверждающими, что все убеждения, слова, действия и поступки должны быть разрешены до тех пор, пока кому-то или нескольким людям не будет нанесен вред от такой деятельности. Герой либертарианства, принцип Милля обещал радикальное сокращение законов и даже неформальных общепринятых норм, которые существовали благодаря моральным кодексам, основанным на вере в Правильное или Хорошее или Справедливое. В этом знаменитом отрывке своего эссе 1859 года "О свободе"
Милль писал:
Целью данного эссе является утверждение одного очень простого принципа, который должен абсолютно управлять отношениями общества с индивидуумом в способах принуждения и контроля, независимо от того, используются ли средства физической силы в форме юридических наказаний или морального принуждения общественного мнения. Этот принцип заключается в том, что единственная цель, ради которой человечество, индивидуально или коллективно, имеет право вмешиваться в свободу действий любого из своих членов, - это самозащита. Единственная цель, ради которой власть может быть законно осуществлена над любым членом цивилизованного сообщества против его воли, - это предотвращение вреда для других. Его собственное благо, физическое или моральное, не является достаточным основанием. Его нельзя законно принудить делать или воздерживаться, потому что так будет лучше для него, потому что это сделает его счастливее, потому что, по мнению других, так будет мудро или даже правильно... . . Единственная часть поведения любого человека, за которую он подлежит ответственности перед обществом, это та, которая касается других. В той части, которая касается только его самого, его независимость, конечно же, абсолютна. Над собой, над своим телом и разумом человек суверенен.
Аргумент Милля стал инстинктивно восприниматься почти каждым современным человеком, живущим в условиях либеральной демократии. Любой закон, политика или норма, которая ограничивает или направляет поведение индивида во имя какого-то объективного блага, немедленно оспаривается на том основании, что никто не "страдает", когда индивиды действуют в соответствии со своими предпочтениями. Будь то в экономической сфере (должны ли существовать ограничения на экономический выбор, такие как законы о субботе?), в социальной сфере (должна ли быть ограничена порнография?), и особенно сегодня в сфере человеческой сексуальности (должен ли гомосексуальный брак иметь равный правовой статус с браком между мужчиной и женщиной?), вызов, брошенный любым усилиям по ограничению или направлению, неизбежно принимает форму "принципа вреда" Милля: требование доказать, что люди могут пострадать от индивидуального выбора другого человека. В отсутствие таких доказательств мы ожидаем появления максимального либертарианского порядка как в экономической, так и в социальной сферах.
Таким образом, целью Милля был переход от общества, насыщенного социальными нормами и даже законами, которые стремились "сделать людей нравственными", к обществу, в котором люди будут максимально свободны от осуждения общества. Его целью было поощрение, как он это называл, "экспериментов в жизни" для реализации "полезности в самом большом смысле, основанной на постоянных интересах человека как прогрессивного существа". Милль считал, что творческая личность нуждается в защите от ограничений "обычая" и "массы", то есть свободомыслящий, свободно действующий индивид должен быть освобожден почти от всех форм социальных ограничений и порядка. В рамках все более индивидуалистического этоса любое "объективное" утверждение о "вреде" становилось подозрительным, включая все, кроме самых очевидных форм вреда, таких как физическая травма. Хотя в течение некоторого времени социальный и политический порядок обращался к социальным наукам за информацией о социальном вреде, возникающем в результате неограниченной индивидуальной свободы, в конечном итоге даже ссылки на такие "научные" выводы в значительной степени отвергались, если они противоречили основной цели продвижения "экспериментов в жизни". Определение "вреда" все больше определялось в глазах смотрящего или обвинителя, причем особое преимущество получали те группы идентичности, чья основополагающая философия могла быть продемонстрирована в соответствии с одобрением Миллем "экспериментов в жизни". Хотя некоторые люди, принадлежащие к исторически угнетаемым расовым группам, несомненно, имеют глубокие моральные претензии из-за коллективного вреда, попытка объединить эти группы с претендентами на вред из-за либертарианской сексуальной идентичности - в частности, через теорию "пересекаемости" - соответствует либералистскому, миллевскому направлению нашей нынешней образовательной и политической системы. Привлечение идентичности в качестве единственного средства для ссылки на присутствие "вреда" следует за отказом от попыток определить "добро" с помощью философии и теологии; от последовательных усилий по определению коллективного вреда с помощью эмпирических исследований в социальных науках; и вместо этого, чтобы определить вред в глазах смотрящего.
Это всегда было фактическим и конечным источником силы для самых радикальных проявлений "экспериментов в жизни": обвинение
