эфир, и новости были неутешительные. Повсюду метет… Правда, обстановка на Сомнительной еще неизвестна, связь по графику — через несколько минут. Мне нравятся Мокеевы: сдержанный, интеллигентный Анатолий, с черными усиками на совсем юношеском лице, и Маша, молоденькое, кругленькое, стройное и донельзя миниатюрное существо. D среднем супруги относяться друг к другу на равных: Мария подчиняется мужу по служебной линии и наверстывает свое в быту. Она привыкла к тому, что все подшучивают над ее маленьким ростом, но, по-моему, у нее нет никаких оснований беспокоиться по этому поводу: мужчины в отличие от баскетбольных тренеров ценят женщину не только за рост.
Сомнительная на связь не вышла — видимо, что-то случилось с аппаратурой. С этим я примириться не мог. Любовь к информации моя слабость. А вдруг там, на юге острова, отличная погода и за мной согласно договоренности выслали вездеход? Я знал, что наверху, на колхозной почте, есть телефон, по которому можно позвонить в Сомнительную. Подумав, я нетвердым голосом сообщил, что отправляюсь наверх. Молчание. Странно, я был совершенно уверен, что меня начнут отговаривать: куда, мол, в такую погоду, опасно и прочее. Слегка удивленный, я повторил свое заявление громче.
— Да, да, ми поняли, — нетерпеливо сказала Маша, настраивая рацию. — Конечно, идите.
Вот тебе и забота о человеке, очерствели полярники… Я обиженно пожал плечами и вышел из дому. К столовой, а затем к радиорубке добираться было относительно просто: строения в какой-то степени гасили ветер, да и помогал психологический фактор — сознание того, что в крайнем случае можно заскочить в любой дом. Теперь же впереди было метров двести сплошных снежных вихрей, и где-то за ними — невидимая сейчас гора. Шагов через пятьдесят я сообразил, что затеял нешуточное дело: выбираться из сугробов было куда труднее, чем в них падать. В отдельные мгновенья порывы достигали такой силы, что не только двигаться — трудно было удержаться на ногах. Но все же до горы я добрался, отдышался и, как всякий уважающий себя альпинист, тщательно продумал план штурма этой твердыни. Скажу в порядке уточнения, что ее высота не превышала шестидесяти метров, да и крутизна вряд ли напугала бы лыжников младшего школьного возраста, но в тихую, спокойную погоду. А сейчас вершины просто не было видно. Однако жизненный опыт мне подсказывал, что она должна быть на месте, и я решил достичь ее через расщелину. В этом и заключался самый хитрый пункт моего плана. Я нащупал расщелину лучом фонарика, шагнул в нее — и по самые уши погрузился в рыхлый снег. Великолепное ощущение — когда на разгоряченное тело через воротник сыплется холодная крупа. Если у вас есть горчичники и малиновое варенье — попробуйте. Выбравшись из ловушки, я обнаружил, что изрядно вспотел — главным образом от страха, так как мимо с явно провокационной целью шмыгнул большущий пес, которого я в темноте принял за медведя. Было обидно, что неграмотный полярный пес, который и слыхом не слыхивал, что на свете есть Шекспир, импрессионизм и песни Людмилы Лядовой, уже наверху, а я, высший продукт развития материи, барахтаюсь в снегу, как слепой щенок. Эта мысль придала мне спортивной злости, и, цепляясь за наст руками, ногами и зубами, я в конце концов влез на гору.
Не буду рассказывать, как удалось найти почту. Приберегу для будущего этот сюжет, который вполне годится для либретто героического балета "Интеллигент за Полярным кругом". А что? Танцор в унтах и в шубе на собачьем меху — это будет свежо и эффектно [2].
Заведующая почтой Нина Васильевна Высокова охотно согласилась помочь. Она позвонила на Сомнительную, и состоялся разговор, который внес полную ясность в ситуацию.
— Алло, Сомнительная! Говорит Высокова. У нас пурга, все замело. Здесь корреспондент спрашивает, как у вас погода. Что? Нет, это Высокова говорит, алло! Как? Да, да, здравствуйте. Так у нас здесь коррес… Высокова говорит! Алло, Вы-со-ко-ва! Боже, да я два раза с вами здоровалась, ну здравствуйте! Вы меня слы… Вы-со-ко-ва! Да, да, добрый день! Так корреспондент спрашива… Что?! Фу-у-у!..
Нина Васильевна чрезмерно энергично опустила трубку на рычаг. Я поинтересовался, что это был за последний вопрос, который переполнил чашу терпения.
— Меня спросили, — Нина Васильевна тяжело вздохнула, — кто это говорит…
Я извинился за доставленное беспокойство и отправился в обратный путь. Если к почте меня провожала бухгалтер Люба Ковылева из правления колхоза, то теперь дорогу к горе я решил найти самостоятельно. Через несколько минут я изловил себя на мысли, что не знаю, в какую сторону идти. Поскольку к почте я шел против ветра, то сейчас казалось логичным двигаться в обратном направлении: вывод, который делал честь моей сообразительности. Но в том-то и дело, что проклятый ветер стал дуть со всех четырех сторон! Меня кружило, толкало, швыряло и вертело, как бессловесную юлу. Ориентир — магазин у спуска с горы — куда-то исчез. Я тыкался носом в самые разные дома, выбирался на новую дорогу и в результате потерял и дома, и дорогу, и всякое представление о том, где нахожусь. В двух шагах ничего не было видно, дышащий на ладан фонарик вырывал из тьмы лишь удручающе одинаковые снежные вихри да еще создавал тени, которые навевали всякие кошмары.
Все-таки как следует струхнуть мне не пришлось. Несколько шагов вслепую — и, вскрикнув от неожиданности, я покатился с горы. Но это благородное, спасительное падение и положило конец моим злоключениям. Ибо теперь добраться до станции было парой пустяков, и несколько минут спустя я ввалился в радиорубку.
— Ну, как дела? — спросил Мокеев.
— Был наверху! — с гордой простотой ответил я.
— Дозвонились?
— Нет! Но я был наверху.
— Ну и что? — удивилась Маша.
Я снисходительно посмотрел на этого ребенка, нет, ей не понять все величие того факта, что я был наверху. То, что я испытал, под силу только волевым и могучим мужчинам! И я сказал… пожалуй, самую непростительную глупость, когда-либо исходившую из моих уст:
— Попробовали бы вы сами туда подняться! Мария посмотрела на мужа, муж посмотрел на Марию, потом они оба посмотрели на меня — и прыснули. Сказать почему?
Потому что Мария всего час назад была наверху. Там, в колхозном пансионате, наливается соками трехлетнее и любимое чадо супругов Мокеевых, и это чадо нужно тискать и ласкать не меньше двух раз в сутки. Сначала над ним нежно мурлычет мама, а во второй половине дня приходит суровый и строгий папа.
— Но как вы туда забрались? — искренне поразился я. — Ведь вас, такую… простите… малышку, ветром
