может показаться новостью, но причина чувств кроется не в каких-то событиях и предметах, а в нашей голове. Мы представляем себе, что чувства вызываются какими-то посторонними факторами, на которые мы не способны повлиять. Мы с малых лет знаем, что за определенными событиями следуют определенные чувства и поэтому ошибочно считаем эти события причиной чувств (это заблуждение называется в логике post hoc ergo propter hoc — после этого — значит по причине этого). Например, мы слышим звук скрипки, который вызывает у нас удовольствие. Но ведь источником удовольствия является не скрипка и не ухо. Оно возникает в нашем мозге. К тому же это удовольствие в ответ на звук скрипки не подчиняется простой закономерности (слышу скрипку — испытываю удовольствие). Этот процесс следует порой какими-то совершенно неведомыми путями. Если мы уже вот-вот готовы заснуть, а сосед за стеной включает громкую скрипичную музыку, нашей реакцией на тот же самый красивый скрипичный звук внезапно становится раздражение. Различные эмоциональные реакции на один и тот же звук возникают из-за того, что мозг иначе оценивает разные ситуации. Он сам решает, будет ли этот звук доставлять нам положительные или отрицательные эмоции.
Знание о том, что предшествовало концерту Кристиана Тецлаффа, породило во мне позитивные эмоции. Но в то же время, даже великолепная игра на скрипке может оставить человека совершенно равнодушным, если ему неизвестна подоплека. Когда Джошуа Белл в 2007 году, стоя в бейсболке в вашингтонском метро, почти 45 минут играл на знаменитой скрипке Gibson ex Huberman работы Страдивари самые изысканные композиции, то из многих тысяч проходящих мимо людей лишь семеро задержались возле него больше чем на минуту[53]. Остальных звуки скрипки, очевидно, не затронули настолько, чтобы хотя бы остановиться. Только 27 человек кинули деньги в скрипичный футляр — в общей сложности 32 доллара. На обычном концерте Белл за одну минуту зарабатывает тысячу долларов. Такая вопиющая разница объясняется тем, что, по мнению большинства людей, восемь часов утра на станции метро — это не лучшее время и место для Сiaccona («Чакона») Баха. Приятные ощущения от прекрасной скрипичной музыки возникают только в мозге, и даже сказочная мелодия, не соответствующая текущей ситуации, может восприниматься скорее как помеха и вызывать негативные чувства. Иногда услышанная музыка переполняет нас счастьем, а иногда мы испытываем счастье, когда та же самая музыка перестает звучать. Если бы прохожие в метро знали, что стали свидетелями единственного в своем роде музыкального представления экстра-класса (бесплатно!), то их оценки, а следовательно, и чувства были бы совсем другими.
Разумеется, все сказанное относится не только к эмоциям, порожденным музыкой, но и к эмоциям вообще. Даже когда речь идет о боли или голоде, то ощущения возникают у нас в мозге, а не в органах. Представьте себе, что игрок на тубе уронил свой инструмент себе на ногу. Он ощущает боль в ушибленном пальце. Но чувство боли исходит не от пальца, а возникает в мозге, причем не в результате чисто механической последовательности событий. Если тому же игроку на тубе сначала попадет в глаз кулисой его сосед-тромбонист, а он от этого выронит тубу, которая упадет прямо на ногу, то боль в пальце вряд ли будет ощущаться так остро на фоне боли в глазу. А если другой игрок на тубе уронит от смеха инструмент себе на ногу, то боль будет им ощущаться меньше, чем если бы он, будучи в угнетенном настроении, вдобавок ко всем несчастьям еще и тубу выронил. И оба трубача вообще забудут о боли, если я отвлеку их от неприятных ощущений фразой: «Туба — это толстая кишка оркестра!».
Боль и другие негативные чувства, с одной стороны, и позитивные чувства, с другой, представляют собой нечто вроде весов: если человек, одолеваемый негативными эмоциями и находящийся в плохом настроении, сможет с помощью позитивных мыслей добавить нейротрансмиттеров на положительную чашу весов, у него убавится количество забот. Источником этих нейротрансмиттеров может стать и смех, и приятная музыка (но внимание: острая боль — это важный предупреждающий сигнал мозга, который подсказывает нам, что организм следует поберечь).
В своей книге «Публика делает музыку» (Das Publikum macht die Musik) Свен Оливер Мюллер пишет, что публика на концертах вплоть до середины XIX века оценивала главным образом композицию и руководствовалась собственным восприятием, а не качеством исполнения как таковым. Симфония № 9 Бетховена впервые исполнялась в 1824 году в Венской Академии преимущественно любителями и почти без репетиций. Хотя премьера была воспринята публикой и прессой с энтузиазмом и восторгом, сегодня ценители Бетховена от такого исполнения возмущенно покидали бы зал, скрипя зубами от злости. Техническое совершенство было не столь важно зрителям в начале XIX века. Им было достаточно, чтобы композиция была узнаваемой[54].
Таким образом, те же самые акустические колебания будут вызывать разные ощущения у слушателей в зависимости от даваемой оценки. Тот, кто и сегодня хочет слушать музыку, руководствуясь старыми критериями, может сэкономить кучу денег и нервов. Достаточно сходить на концерт самодеятельных артистов, где желание и страсть молодых музыкантов играют куда большую роль, чем возможные ошибки и неточности.
То же самое можно сказать и о диссонансах. Тому, кто не слишком хорошо знаком с современной музыкой или джазом, исполнение Хельмута Лахенманна или Петера Брётцманна может не понравиться, т. к. будет вызывать ощущение фальши. В данном случае негативная оценка, вызванная ощущением диссонанса, также возникает в мозге. Аналогично с современной музыкой, которую некоторые слушатели считают отвратительной, во времена Бетховена его музыка тоже нередко воспринималась как «странная, грубая и ни на что не похожая», как писал один из рецензентов газеты Allgemeine Musikalische Zeitung о его струнном квартете № 13 си-бемоль мажор, Ор. 130. Сегодня этот квартет считается одним из величайших в истории. Рецензент же, хотя и ценил Бетховена как «большого мелодиста», не смог обнаружить смысла в финале, который, на его взгляд, звучит «непонятно, словно по-китайски». Он писал: «Инструменты, соединяясь друг с другом в бесчисленном множестве диссонансов, создают концерт, который, пожалуй, пришелся бы по вкусу марокканцам». Тем, кто способен в сегодняшней музыке помимо диссонансов расслышать новые, никогда не встречавшиеся ранее звуки, оттенки и текстуры, она может доставить удовольствие. Поэтому было бы неплохо, если бы оркестр, как во времена Бетховена, на премьерах по желанию публики повторял все произведение (или хотя бы его понравившиеся части) по два или даже три раза.
Мои советы: старайтесь видеть в плохом хорошее
Бывает, что на концерте вас что-то сильно раздражает. Например, дирижер воспринимает музыку лишь как свое сопровождение, солист плохо играет или поет, оркестр вступает вразнобой, неудачно подобран состав,
