различным родам явлений и объектов в целом: «Что сродни — тянется друг к другу. Если ци сродни, они сливаются»[180]. Поэтому «облака в горах похожи на ростки и травы, облака над водами — на рыбью чешую. Облака в засуху похожи на дым и огонь, облака в дождь — на речные волны»[181].
Но было бы неправильно думать, что звукоряд, например, был темперирован человеком непосредственно, хотя это произошло не без его участия. Так, «во времена великих мудрецов, когда мир пришел к истинному закону, слияние ци неба и земли породило ветер. Когда солнце пришло в некое положение, луна придала этому ветру определенной высоты звук, как у колокола, и таким образом появились двенадцать тонов. Во второй луне зимы, в самый короткий день родился тон хуанчжун. В последний месяц зимы родился далюй, в первую луну весны — тайцу, во вторую — цзячжун, в последнюю — гусянь. В первую луну лета родился чжунлюй, во вторую, в самый длинный день — жуйбинь, в последнюю линьчжун. В первую луну осени родился ицзэ, во вторую луну — наньлюй, в третью — уи, а в первую луну зимы — инчжун. Когда фэнци неба и земли (ци ветра, порожденного небом и землей. — Г. Т.) в правильном соотношении, двенадцать тонов утверждены»[182].
Здесь создателями гармонического звукоряда выступили природные силы, и прежде всего одна из форм ци, однако произошло это, когда миропорядок не был ничем нарушен, музыка явилась выражением гармонии мира. «Все сущее появляется от великого единого, свершает превращения с инь и ян. Ростки приходят в движение; затвердевая и застывая, обретают конечную форму. Обретая конечную форму, они занимают собой определенное пространство, а у всякого пространства — определенный тон. Тон рождается из согласия, согласие — из упорядоченности. На этом основывались при установлении музыки первые цари»[183]. Именно поэтому, в конечном счете, музыка «рождается из меры, коренится в великом едином»[184].
Музыка в целом, как совокупность определенным образом упорядоченных и согласованных звуков, тоже представляет собой целостность, внутри которой все элементы взаимосвязаны и взаимообусловлены. Так, все тоны порождены «корнем» — тоном хуанчжун, а следовательно, по инварианту единого, музыкальный звукоряд также представляет собой образ единого, своего рода музыкальное «тело».
Поэтому нарушение упорядоченности в музыкальных тонах ведет к нарушению целостности музыкального «тела», воспринимается как нарушение равновесия. Упорядоченной музыке радуются, и в равной степени ею наслаждаются «правитель и подданный, отец и сын, стар и млад», и радость и наслаждение эти проистекают из уравновешенности; а «уравновешенность рождена дао»[185].
Поэтому с помощью музыки мудрец на царстве может дать представление о великом едином всему двойственному (отцу и сыну, старшему и младшему и т. д.). Ибо, как мы знаем, «единое повелевает, двойственное ему следует»[186]. По этой причине «мудрецы древности покидали двойственность, устремляясь к единому, и посему они способны были познать природу всего сущего. Посему тот, кто способен сделать правление единым, несет радость правителям и подданным, приводит к согласию далеких и близких, умиротворяет черноголовых, соединяет семьи. И тот, кто способен подчинять себя единому, избегает напасти, проживает свой век, сохраняет в целости свое тело. Способный же следовать единому в управлении государством, устраняет порочных, привлекает разумных, свершает великие преобразования. Способный по примеру единого править миром упорядочивает приход холода и жара, размеряет срок ветру и дождям. Посему мудрец знает лишь единое. Ибо, кто знает единое, просвещен; кто знаком лишь с двойственностью — безумен»[187].
Здесь, как мы видим, сверхзадача мудреца на общественном поприще выражается в том, что он должен и, благодаря своей силе, способен, пользуясь, в частности, таким средством, как музыка, в качестве образца гармоничного целого, привести в упорядоченное состояние весь мир, как он уже привел в упорядоченное состояние свое собственное тело. В случае, если ему удается справиться с этой задачей, он обретает статус истинно мудрого царя, достойного потомка своего предка — неба. «Небо порождает все живое, человек воспитывает и взращивает. Того, кто воспитает рожденное небом без ущерба для него, назову сыном неба»[188].
Как истинный сын неба, мудрец на царстве следует единому в помыслах о сохранении в полноте всего живого в мире вообще и своих подданных, как части мира, в частности; при этом он пользуется общедоступным средством — музыкой, давая своим подданным наглядный образец совершенства — гармонии, проистекающей из упорядоченности, уравновешенности всех тонов. Подданные благодаря своей цин наглядно (физически) убеждаются в том, что гармония прекрасна, так как, внимая гармонии, они испытывают чувство удовлетворения. Так, «цари древности всегда полагались на музыку как средство наставления»[189]. В свою очередь, истинно гармоничная, завершенная музыка возможна лишь в приведенном в состояние равновесия мире: «Когда мир пребывает в великом покое, все существа в умиротворении, все изменяется согласно высшему, тогда музыка достигает завершенности»[190].
Но музыка, конечно, есть идеальное средство приведения мира в гармоничное состояние. В реальной жизни мудрец пользуется аппаратом чиновников. Правда, и чиновничий аппарат сын неба теоретически строит как своего рода музыкальный инструмент: «Пять нот звучат в согласии, когда доля каждой точно известна. Ноты гун, чжи, шан, юй, цзюэ занимают каждая свое место, и все они звучат в унисон, не заглушая друг друга, так что среди них нет ни одной не отозвавшейся. При назначении чинов мудрый правитель действует по тому же принципу. Все чины у него расставлены по своим должностям и заняты своим делом по указаниям правителя. У правителя тогда нет повода для волнений. Когда таким образом управляют государством, государство процветает; когда таким образом готовятся к беде, ей неоткуда прийти»[191].
Кстати говоря, в последнем случае мудрец берет за образец «квадратное дао», тогда как в случае с двенадцатью тонами, каждый из которых соответствует одной из лун года, он придерживается принципа «круглого дао» неба. Объясняется эта несообразность, вероятно, тем, что пять нот связаны главным образом с пятью стихиями, а двенадцать тональностей — с четырьмя временами года, т. е. первые — с пространством, а вторые — со временем. Так или иначе, мудрец выполняет основной завет «Послесловия» — подражает небу и земле. Главным объектом подражания для него, как мы видели, является в конечном счете всегда великое единое, природа как целостность, поскольку же ему приходится обращаться к двойственному (небо-земля), он, конечно, отдает предпочтение старшему в системе ценностей началу — небу. Небо же проявляет свою силу дэ в ряду таких величин, как солнце, луна, четыре сезона, из которых для
