Я утопал спокойно, не барахтаясь и не пытаясь снова пробиться к поверхности. Но при этом мое недавнее гордое ликование сменилось чем-то вроде обиды, ведь я преодолел одну странную, отчаянную ситуацию лишь для того, чтобы тут же попасть в другую такую же. И я боялся, что не имею впереди ничего, кроме все тех же неопределенностей. Скорее всего, именно поэтому сонный мир, в который я вернулся, был столь разительно отличен от сонного мира, мною покинутого.
4
Я тонул и тонул, и, когда я открыл глаза, вокруг была сплошная тьма. Поэтому я решил, что так и продолжаю тонуть или, если хотите, погружаться, и нужно просто подождать, пока погружение достигнет уровня, на котором вновь появится бредовый ландшафт.
Прошло время — достаточно долгое, чтобы мне пришлось сделать вывод, что либо я погружаюсь гораздо медленнее, чем перед тем всплывал, либо назначенный (кем?) предел погружения лежит гораздо глубже прошлого ландшафта. Затем, когда прошло еще сколько-то времени, я начал задаваться вопросом, а вправду ли я погружаюсь? Возможно, я достиг уже предела и пребываю в неподвижности.
Находясь в полной, кромешной тьме, я был вынужден полагаться на осязание. Осторожное прощупывание показало, что там, куда я могу дотянуться руками, ничего нет. Столь же осторожный шаг засвидетельствовал, что и ногами мне ни до чего не дотянуться. Собственно говоря, я не стоял ни на чем. То есть находился в своеобразном взвешенном состоянии подобно предмету с плотностью равной плотности воды, который не может ни всплыть, ни утонуть.
Но если я взвешен, то в чем? Всплывая, я ощущал, что словно бы движусь вверх сквозь водную толщу. Но теперь воды вокруг меня не было. Двигая руками или ногами, поворачивая голову, я не ощущал никакого сопротивления. И даже когда я начинал размахивать руками изо всех сил, достаточно быстро, чтобы почувствовать рассекаемый воздух, я все равно ничего не чувствовал.
Я решил прекратить на время активные действия и подумать. Однако подумать мне толком не удалось, потому что я тут же заметил, что не только ничего не вижу и не чувствую на ощупь, я ничего и не слышу. Я не слышал ни собственного дыхания, ни шороха своей одежды, ни иных звуков, которые могли, бы свидетельствовать о близком присутствии каких-либо людей или объектов.
Я попробовал говорить, но снова не издал ни звука.
Затем я попытался хлопнуть ладонями и не почувствовал, чтобы они соприкоснулись. Собственно говоря, взмахивая руками, я не ощущал, что действительно это делаю. Ни одно из моих движений не сопровождалось какими-либо ощущениями. Я не чувствовал, как раздвигаю или сжимаю губы, не чувствовал, как моргаю.
В конце концов я решил потрогать свое лицо, но на его месте попросту ничего не было. Мои пальцы прошли через пустоту, продолжили движение дальше, через то место, где должно было быть черепу, и еще дальше, так что движение стало абсолютно невозможным, для него бы потребовалось вывернуть руки из суставов, чего я, конечно же, не делал. В этот момент я перестал понимать, какие движения возможны, а какие невозможны и каким образом не существующие части моего тела были прежде связаны друг с другом. Я утратил всякое понимание телесности.
Я пребывал в сознании — и только. За пределами моего сознания не было ничего.
Прошло дальнейшее время. Я ждал, чтобы что-нибудь случилось.
Ничего не случилось.
Я пребывал в спокойствии. Или в оцепенении. Я ощущал, что нахожусь на грани самой ужасающей из всех возможных мыслей, однако она все еще не пришла.
А затем она пришла.
5
Так это и есть то, что я есть?
В общем, звучит не так уж и устрашающе. Но если находишься в моем положении…
Во всяком случае, именно такова была эта мысль: так это и есть то, что я есть?
В смысле, как если я по случайности лишусь руки, я все равно останусь самим собой. Никто не скажет, что это не я. Никто не скажет, прежде он был Карлом, а потом потерял руку, и теперь он Джон.
Потеряв при следующем несчастном случае вторую руку, я все равно останусь самим собой. То же касается моих ног, моего зрения, слуха, речи, осязания. Так можно продолжать и продолжать, лишая меня всего по очереди, пока я не превращусь в голое, парящее в пустоте сознание.
Но забери мое сознание, и я сразу же исчезну. Был Карл, да весь вышел. Забери мое сознание, оставив в неприкосновенности полный комплект рук и ног, и все равно меня не будет.
Следовательно: во сне или наяву, это есть то, что я есть.
Во сне или наяву, это есть то, что я есть?
Это?
Дальше оставался один только шаг, всего шажок до пустынной бессмысленности всего сущего. Сущего? Тело свое я уже потерял, теперь я терял и разум.
Для ставшего парящим в пустоте сознанием, утрата разума более чем серьезна, учитывая, что он и есть этот самый разум и ничто больше. В отличие от утраты разума наяву, здесь нет ничего внешнего, что можно было бы противопоставить твоему срыву. Ты не найдешь и ниоткуда не получишь никакой опоры, никаких якорей.
Выражение «утрата разума» является сугубо фигуральным, более того, в данном контексте оно может ввести в заблуждение. Если ты — это разум в пустоте, и затем ты вдруг теряешь свой разум, это неявно предполагает, что твой разум переместился в некое другое место, оставив от тебя окончательную уже пустоту. Нечто безликое и лишенное свойств. Но со мною случилось отнюдь не это, потому что я, по всей очевидности, все еще имел свой разум, он попросту не хотел работать. Более того, я никак не являлся безликой пустотой — я был полон, переполнен, трещал по швам.
Достойно всяческого удивления, что я могу отчетливо вспомнить, как происходил процесс утраты разума. Я чувствую его привкусом во рту, чувствую на кончиках пальцев. Еще более удивительно, что я, как мне кажется, даже способен его описать.
Представьте себе голос, полный уныния и отчаяния, полный черной, тоскливой безнадежности. Ну и конечно же соответствующий тембр: этот голос тоскливо, бессильно гундосит, выражая всю безмерность своего отчаяния: «О, нет же, господи, господи ты боже ты мой, нет, нет…» Голос жуткий, унылый, настырно жалостливый — и очень громкий. Этот громкий и довольно-таки противный голос будет ингредиентом номер один.
Второй ингредиент вполне очевиден: страх. Судорожный, панический страх. Несколько удивительно, что подобного рода страх мог сосуществовать с тоскливыми, рыдающими интонациями, но так оно и было.
Третий ингредиент также предельно прост: случайные слова. Случайные слова, сцепленные вместе. Цепочки слов. Простых и беспорядочных. Безо всякой подлежащей структуры, без осмысленных повторов и логики. А главное — ВЫКРИКНУТЫХ ИЗО ВСЕХ СИЛ.
