социальная потребность «для других» в сочетании с потребностью познания, свободной от побочных влияний и не довольствующейся механически усвоенной нормой. Самый худший – эгоистически ориентирован на себя, а свои суждения подчиняет не объективной истине, но заимствованным и утилитарно выгодным для него взглядам. Заметьте, что Толстой говорит о наличии «четырех основ», из которых складывается «все различие людей». Иными словами, он выделяет не «типы», а параметры их оценки, систему координат, совпадающую с четырьмя вариантами потребностей – «мотивов деятельности».
Мы глубоко убеждены в том, что любая система личностных тестов будет практически эффективной в той мере, в какой ей удастся объективно диагностировать индивидуальные особенности соотношения потребностей сохранения и развития, «для себя» и «для других». К сожалению, существующие в настоящее время тесты носят чисто эмпирический характер. Не имея под собой научно обоснованной теории, они оперируют огромным количеством второстепенных факторов, как правило, не дотрагиваясь до самого главного в структуре личностных свойств. Еще меньше разработаны инструментальные психофизиологические методики дифференциальной диагностики личности. Здесь сделаны только самые первые шаги (Валуева, 1969; Грызлова, 1976; Milgram, 1974).
Наряду с тремя основными перечисленными выше группами потребностей существуют две дополнительные: потребность в вооруженности и потребность преодоления, обычно именуемая волей. Если индивидуальные особенности соотношения и иерархии основных потребностей определяют личность человека, то индивидуальные особенности силы и степени удовлетворения дополнительных (вспомогательных) потребностей лежат в основе его характера.
Для того чтобы удовлетворить свои многочисленные потребности, человек должен быть вооружен соответствующими способами и средствами. Овладение навыками во многом отчуждено от процесса удовлетворения основных (витальных, социальных, идеальных) потребностей и побуждается самостоятельной потребностью, которую иногда определяют как «мотивацию компетентности», как стремление к совершенствованию своих двигательных координаций, которое позднее трансформируется в стремление к мастерству, к развитию способностей, к возможности контролировать внешнюю среду (Yarrow, Messer, 1983).
Приобретение самых первых, самых элементарных умений маленьким ребенком не связано с его голодом и жаждой. Более того, голод, дискомфорт, вызванный мокрой пеленкой или охлаждением, прерывают и тормозят процесс приобретения навыков, которые, в сущности, понадобятся ребенку много позднее.
Попытки двигать руками и пальцами появляются уже через час после рождения. К концу четвертого месяца ребенок дотягивается и хватает видимые предметы, пытается ими манипулировать. По мере взросления все большее значение приобретает подражание действиям взрослого. В два месяца дети реагируют на проявляемое к ним внимание целой серией действий, включая улыбку, движения губ и языка. Некоторые авторы считают, что двухмесячный ребенок способен имитировать движения рта своей матери. В дальнейшем эта способность явится базой для обучения артикуляции и воспроизведению звуков речи. Дети способны десятки и сотни раз повторять одни и те же действия, единственным смыслом которых (разумеется, не сознаваемым ребенком) является тренировка их психофизиологического аппарата.
Осознание самостоятельности потребности в вооруженности, способной породить свои собственные положительные и отрицательные эмоции, умение актуализировать, разбудить, усилить эту специфическую потребность должно быть положено в основу теории трудового воспитания. Даже в том случае, когда деятельность лишена новизны и творчества, высокий уровень профессионализма, точность и совершенство исполнения, казалось бы, рутинных операций придают этой деятельности особую привлекательность за счет удовлетворения потребности в вооруженности и тех положительных эмоций, которые возникают на ее основе. К сожалению, педагогическая практика далеко не всегда и не в полной мере осознает реальность и значение этой потребности, не поддерживает и не культивирует ее. Стремясь сделать процесс обучения интересным, увлекательным для ребенка, педагог, как правило, апеллирует к его любознательности, опирается на потребность познания и… поощряет дилетантизм. Увлеченность оборачивается поверхностностью, любознательность – верхоглядством. В действительности радость узнавать должна постоянно дополняться радостью уметь и мочь, поскольку на потребность в вооруженности распространяется принцип ее незаменимости удовлетворением других мотиваций.
Степень удовлетворения потребности в вооруженности оказывает огромное влияние на формирование и черты характера. Высокий уровень вооруженности, осознаваемый или неосознанно ощущаемый субъектом, делает его спокойным, уверенным, независимым, сохраняющим самообладание в сложной и быстро изменяющейся обстановке. Недостаточная вооруженность в зависимости от доминирования тех или иных первичных (основных) потребностей сообщает характеру черты тревожности, озабоченности своим положением среди людей, ревнивого отношения к успехам других, зависимости от их покровительства и поддержки. Вместо того чтобы сетовать на «дурной» или «слабый» характер воспитуемого, вместо абстрактных призывов «исправиться», следует подумать о том, как вооружить данного человека способами удовлетворения тех его потребностей, которые представляют социальную ценность.
Потребность в вооруженности в значительной мере удовлетворяется путем подражания и с помощью игры, особенно на ранних стадиях индивидуального развития. Важнейшей чертой имитационного поведения служит его способность адресоваться непосредственно к подсознанию, что придает примерам, находимым ребенком в своем ближайшем микросоциальном окружении, силу, легко преодолевающую обращенные к сознанию призывы поступать хорошо и не делать того, что дурно. Именно на базе и с помощью механизмов имитационного поведения осуществляется та интериоризация социальных норм, которая превращает эти внешние по своему происхождению нормы во внутренние регуляторы поведения, именуемые совестью, чувством долга, зовом сердца и т. п. Совесть занимает в поведении человека должное место лишь тогда, когда ее веления исполняются как императивы, не требующие логических аргументов. То же самое относится к воспитанности, к ответственности, к точности выполнения обязательств, ставших чертами характера, а не прагматически выгодной формой поведения. В самом деле, воспитанность предполагает не просто знание норм поведения, не соблюдение этих норм с целью награды или ухода от наказания, а невозможность нарушения этих норм, ставших внутренними регуляторами действий и поступков. Как остроумно заметил один юрист, нормальный человек даже в гневе не посягает на жизнь другого не потому, что боится высшей меры, а потому, что им движет древняя заповедь «не убий». Человек, соблюдающий нормы во имя выгоды или страха перед возмездием, безнравственен. Расчеты по принципу «ты мне, я тебе» мало что оставляют от совести и морали.
Частным, хотя и своеобразным примером имитационного поведения с характерным для него ослаблением контроля сознания может служить гипноз. По образному выражению З. Фрейда, гипноз – это «толпа из двоих», где подвергающийся гипнозу «ведомый» некритически следует за лидером – гипнотизером. Уступая гипнотизеру ответственность за ситуацию и содержание внушений, освобождая себя от тяжкого бремени свободы выбора (Ф. М. Достоевский), субъект переживает свое состояние как явно положительное. Желание подчиниться приказам гипнотизера играет в механизме внушения существенную, если не решающую роль (Шерток, 1982). Мы еще вернемся к механизмам гипноза в связи с проблемой неосознаваемых проявлений высшей нервной деятельности.
Другим путем удовлетворения потребности в вооруженности служит игра. Отличительным признаком любой игры, будь то игра детей, спорт, «деловые игры» руководителей производства или игры военных штабов, служит одна и та же общая для всех черта: временное отчуждение действий от
