– Вы не были там в прошлую пятницу?
– В этот день меня не было в Париже. Это мой выходной, и я ездила с друзьями за город.
– Значит, вы не знаете, что ваш отец уехал?
– Почему бы вам не объяснить мне с самого начала причину? Вы спрашиваете меня о людях, которые официально считаются моими родителями, но они уже давно чужие для меня. А в чем, собственно, дело? С ними что-нибудь случилось?
Она закурила сигарету, заметив:
– Здесь можно курить. По крайней мере сейчас.
Но комиссар не воспользовался приглашением.
– А если бы что-нибудь случилось с одним из них? Вы удивились бы?
Она посмотрела ему в глаза и отрезала:
– Нет.
– Что же, например, могло бы случиться?
– Что Калас забил до смерти мою мать. Она сказала не «отец», а «Калас».
– Он часто ее бьет?
– Не знаю, как теперь. Раньше – почти каждый день.
– И ваша мать молчала?
– Она только опускала голову под ударами. Я спрашивала себя: может, ей это нравится?
– Что еще могло бы произойти?
– Что она решится подлить ему яду в суп.
– Она его ненавидит?
– Я знаю только, что вот уже двадцать четыре года она живет с ним и не пытается от него уйти.
– Она несчастна, по-вашему?
– Видите ли, господин комиссар, я стараюсь вообще об этом не думать. Ребенком я мечтала только об одном – уйти оттуда. И как только смогла это сделать, ушла.
– Вам было пятнадцать лет, я знаю.
– Кто вам об этом сказал?
– Ваша мать.
– Значит, она жива.
Она подумала и подняла голову:
– Тогда он?
– Что вы хотите сказать?
– Она его отравила?
– Вряд ли. У нас даже нет точных данных, что с ним произошло несчастье. Ваша мать говорит, что он уехал в пятницу, после полудня, в окрестности Пуатье, где обычно закупает белое вино.
– Верно. Эти поездки были еще при мне.
– Так вот, из канала Сен-Мартен вытащили мертвое тело. Возможно, это он.
– Никто его не опознал?
– Пока никто. Опознать его трудно, потому что мы не нашли голову.
Люсетта даже не вздрогнула при этих словах – возможно, потому, что работала в больнице.
– Что с ним могло произойти, по-вашему? – спросила она.
– Не знаю. Ищу. К жизни вашей матери имеют отношение некоторые мужчины. Извините, что говорю вам об этом.
– Уж не думаете ли вы, что для меня это новость?
– Не был ли ваш отец когда-то, мальчиком или подростком, ранен зарядом охотничьей дроби в живот? На лице ее появилось удивление:
– Я никогда об этом не слыхала.
– И, конечно, никогда не видели шрамов?
– Если они на животе… – она чуть улыбнулась.
– Когда вы последний раз были на набережной Вальми?
– Подождите… Должно быть, с месяц назад.
– Калас был там?
– Я всегда старалась приходить, когда его нет дома.
– После обеда?
– Да. В это время он обычно играет на бильярде где-то в районе Восточного вокзала.
– У вашей матери не было тогда какого-либо посетителя?
– В тот день – нет.
– Вам было что-нибудь нужно от матери?
– Нет.
– О чем вы говорили?
– Не помню. О разных вещах.
– О Каласе шла речь?
– Вряд ли.
– Может быть, вы приходили попросить у матери денег?
– Вы заблуждаетесь, господин комиссар. Было время, когда я сидела без гроша и даже голодала, но и тогда я не клянчила у их двери. А теперь я хорошо зарабатываю, и мне подавно незачем это делать.
– Вы не помните, о чем вы говорили во время вашего последнего визита на набережную Вальми?
– Точно не помню.
– Среди мужчин, посещавших бар, вы не встречали румяного молодого человека, который ездит на трехколесном велосипеде?
Она отрицательно покачала головой.
– А рыжего мужчину средних лет? На этот раз она задумалась.
– У него на лице следы ветряной оспы? – спросила она.
– Не знаю.
– Если да, то это господин Дьедонне.
– Кто он такой?
– Я ничего о нем не знаю. Друг моей матери. Очень давний клиент кафе.
– Послеобеденный клиент? Она поняла:
– Я, во всяком случае, видела его после обеда. Может быть, это и не то, что вы думаете. Я ничего не утверждаю. Он производил впечатление человека тихого, такого представляешь себе сидящим вечером у огня, в домашних туфлях. Впрочем, я почти всегда видела его сидящим у печки, напротив моей матери. Они так давно были знакомы, что им уже незачем было стараться развлекать друг друга. Вы понимаете? Их можно было принять за старых супругов.
– Вы не знаете, где он живет?
– Я слышала, он говорил, вставая: «Мне пора на работу». Наверно, работает в том же квартале, но не знаю кем. Одевается он лучше, чем рабочие. Я приняла бы его скорее за конторщика.
В коридоре послышался звонок, и собеседница Мегрэ разом поднялась.
– Меня вызывают, – сказала она. – Извините, я должна идти.
– Возможно, я зайду еще к вам на улицу Сен-Луи.
– Я бываю там только вечером. Не приходите слишком поздно, я рано ложусь.
Мегрэ видел, как она на ходу покачала головой, подобно человеку, еще не вполне осознавшему новость.
– Извините меня, мадмуазель. Будьте добры, где выход?
Мегрэ выглядел таким растерянным, что молоденькая девушка у стола улыбнулась и проводила его по коридору до лестницы.
– Отсюда доберетесь сами. Сейчас вниз, налево и еще раз налево.
– Благодарю вас.
Он не решился спросить у нее, что она думает о Люсетте Калас. Он и сам затруднился бы сказать, что он о ней думает.
На обратном пути Мегрэ зашел выпить глоток белого в бистро напротив Дворца правосудия. Когда он вновь очутился в своем кабинете, там его уже ожидал Лапуэнт.
– Как дела у святых сестер? – спросил Мегрэ.
– Они были очень приветливы. Я сначала боялся, что мне там будет не по себе, но они меня встретили так, что…
