class="p1">— Твой. А отпечатки на нем чужие. А ты все говорил — один да один.
Вихров промолчал.
— Больше ничего сказать не хочешь?
Вихров молчал. «Намекнуть на Смагина? — подумал Ракитин. — Нет, рановато. Если Смагин ни при чем — подумает, что провоцируем. Совсем замкнется. Лучше сначала взглянуть на этого Смагина».
Зазвонил телефон. В трубке раздался голос Чибисова.
— Так... Понятно, — Михаил Павлович забарабанил пальцами по столу. — Значит, полное?
— Да. Алиби полное. За день до кражи Смагин попал в больницу с острым приступом аппендицита и еще не выходил оттуда.
— Ну что ж. Тем лучше для него.
Положив трубку, Михаил Павлович некоторое время сидел молча, поглядывая на Вихрова. «Вот она, истина. В двух шагах. В двух правильных шагах. Как их сделать? А сделать надо. Иначе путь может оказаться слишком долгим».
Михаил Павлович вышел из-за стола и прошелся по кабинету.
— Так вот, Вихров. Давай говорить откровенно. Парень ты взрослый, голову на плечах имеешь. Что к чему — соображать должен, — Ракитин пристально посмотрел на него. — Был ты не один. Кто был второй — ты знаешь! А я — пока нет. Но узнаю. Можешь не сомневаться. Это дело времени. Но за это время государство может понести ущерб, которого можно избежать. Поэтому сейчас нам нужна твоя помощь. Именно сейчас. Завтра она уже не понадобится. Рассказываю все это тебе потому, что хочу, чтобы ты понял все раньше, чем это случилось с другими. Такими же, как ты.
Ракитин помолчал, вглядываясь в Вихрова. Короткая стрижка сделала его лицо совсем юным, мальчишеским.
— На поджигателя ты не похож. Сестренка твоя говорила, что ты дома мастерить любил.
— Зря вы мне продмаг клеите, — угрюмо отозвался Вихров. — Кончайте скорей, и все. А сестренку не трогайте.
— А кто ее трогает? Она сама приходит. Спрашивает, когда тебя выпустят.
Вихров опустил голову и уперся взглядом в пол, давая понять, что больше говорить не намерен.
— Дело твое, — сказал Ракитин. — Когда надумаешь говорить — скажешь. А подумать тебе стоит.
Вихрова увели.
«Да, — подумал Михаил Павлович. — Соучастник чем-то крепко связал парня. И не угрозой. Нет. Вихров не из пугливых. Тут что-то другое».
Когда Вихров усаживался в милицейскую машину, он увидел на другой стороне улицы одинокую фигурку девочки. В коротком легком пальтишке девочка неподвижно стояла на холодном осеннем ветру и серьезными взрослыми глазами молча смотрела на Сашку. Узнав сестренку, Сашка поспешно отвернулся и нырнул в машину. К горлу подкатил комок.
Ничего не дал поначалу и допрос кассирши. Она беспрерывно плакала и отвечала путано, не сразу.
— Кто еще кроме директора мог знать о том, что выручка не сдана и оставалась в кассе?
— Не знаю.
— Вы никому не говорили об этом?
— Нет. То есть говорила.
— Кому?
— Мужу, — помявшись, ответила кассирша.
— А муж что?
— Ничего. Сказал, обойдется.
Она заплакала еще громче. Смирнов поднес ей стакан с водой и подождал, пока она успокоится.
— Никто не присутствовал при вашем разговоре с мужем? Или мог слышать его?
— Никто, — она задумалась. — Вернее, присутствовал.
— Кто же?
— Митрич, сосед. Сапоги чинит, часы. Калека.
— Знаю-знаю.
— Он ботинки принес. Чай сидел пил. А я с мужем разговаривала.
— Больше никого не было?
— Была бабушка. Митрич с ней чай пил и разговаривал, а я в это время мужу говорила.
Кассирша опять заплакала. А Смирнов, устало откинувшись на спинку кресла, задумчиво потер лоб. «Митрич, Митрич... А что если...»
В этот момент в кабинет вошел Ракитин. Пододвинув ему протокол допроса, Смирнов попросил кассиршу выйти на минутку. Через некоторое время Смирнов и Ракитин вместе вышли из кабинета. Смирнов вскоре вернулся, пригласив кассиршу к себе.
— Ваш Митрич — часовщик? — спросил он.
— Да, и часы чинит.
— Вот, возьмите, — он дал ей будильник. — Сейчас пойдите к Митричу и попросите, чтобы он при вас их посмотрел. Скажите, боя нет. Постарайтесь, чтобы он обязательно подержал будильник в руках, даже если станет отказываться от починки. И, разумеется, он не должен знать, где вы были. Откажет он вам или починит — прошу сразу же принести будильник мне. А потом я вам все объясню. И не плачьте.
Недоумевая, кассирша ушла. Через два часа она вернулась.
— Починил.
— Спасибо, — поблагодарил Смирнов, осторожно принимая будильник.
Дактилоскопическая экспертиза установила, что отпечатки пальцев, оставленные на кассе, кованом сундучке, железном ломике и будильнике, принадлежат одному человеку.
* * *
Семен Дмитриевич Кувшинов, или, как его звали соседи, Митрич, жил в небольшом домике на тихой окраине, у одинокой старушки. Приехал он недавно, весной. Откуда он появился — никто толком не знал, да особенно и не интересовался. Знали, что подался он в теплые края по совету врачей «спасать» раненные в войну ноги. Еще знали, что город ему понравился и он решил остаться здесь навсегда. «В холодном-то климате ноги совсем было служить отказались, а тут, спасибо врачам, немного отошли», — радовался он. Из дома он почти никуда не отлучался: далеко ли уйдешь на палке-то? Лишь изредка ковылял он на базар, благо тот поблизости, или чуть подальше, в раймаг, купить что-нибудь. Вечерами Митрич, мастер на все руки, потихоньку сапожничал или занимался починкой часов. Брал он за работу, как говорится, по-божески, чем снискал расположение окружающих. А соседу-милиционеру несмотря на его протесты Митрич чинил обувь бесплатно, в знак своего уважения к милиции.
Одним словом, жил Митрич тихо и незаметно, не возбуждая зависти и любопытства.
Как-то теплым летним вечером подсел он к шумной ребячьей компании, собиравшейся по субботам в укромном уголке переулка на «пятачке», где стоял под навесом вросший в землю кособокий стол. Там же был и Сашка Вихров, непутевый парень. Сашка пришел, как обычно, пьяным, задирался. Был он сильным и рослым не по годам, и поэтому с ним старались не связываться. Приходил Сашка на «пятачок» с другого конца города по старой памяти: раньше у него здесь жил дружок, голубятник, осужденный недавно за воровство. Поэтому и ходил Сашка злой и неприкаянный, мешал ребятам играть, куражился.
— Зря ты это, — печально сказал Митрич. — Школу, слышал я, бросил, не работаешь. Так и сам до плохого докатишься, как твой дружок.
— Заткнись, агитатор, — равнодушно отмахнулся Сашка. — А то ноги выпрямлю.
—
