что один из сибирских полков, несмотря на большие потери и гибель своего командира, долго не отвечал на пулеметный огонь с крыши церкви. Набожные сибиряки не могли стрелять по святому месту[195].
Конечно, какие-то меры по поиску оружия стали предприниматься российским военным ведомством уже буквально в первые недели войны. Бросились купить — англичане, как главные союзники, потребовали тут же золото в качестве обеспечения платежеспособности по сделке. В Петрограде призадумались. Умерив гордость, даже обратились за помощью к недавнему противнику, а теперь формально союзнику — Японии. Однако японцы встретили эту просьбу настороженно. Еще бы, взаимные обиды трудно забыть, когда многие военные с обеих сторон участвовали в недавней русско-японской войне. Взаимная подозрительность сохранялась. С началом войны 1914 г. японский разведчик, специалист по России, генерал Мотодзиро Акаси[196] требовал начать как можно скорее операцию по захвату немецких колоний в Азии, в первую очередь великолепной военно-морской базы в Циндао — главного форпоста Германии, опасаясь, что в противном случае их «оккупируют русские после победы над Берлином»[197].
А в Лондоне времени не теряли: уже 26 сентября 1914 г. министр иностранных дел Э. Грей[198] прислал своему визави в Санкт-Петербурге С. Д. Сазонову официальный меморандум, в котором английское правительство соглашалось открыть кредит в 20 млн ф. ст. при условии высылки Россией физического золота на 8 млн ф. ст. в Великобританию[199]. Объяснение давалось простое и незатейливое: необходимо сохранить на достаточном уровне золотые резервы Банка Англии, гарантировав тем самым стабильный курс английского фунта стерлингов. А это, нажимал британский министр, критически важно для всех стран Антанты и их союзников[200].
Однако даже если исходить из официальной английской статистики, то обеспечение выпуска бумажных денег и после начала войны оставалось в Великобритании вполне адекватным. Так, по данным на 2 сентября 1914 г., вся эмиссия бумажных денег свыше установленного законом лимита в 18,45 млн ф. ст. покрывалась золотом в соотношении 1:1. При этом сам резерв эмиссионного департамента Банка Англии за указанный срок вырос на 8,5 млн ф. ст., т. е. точно на такую же сумму, что и масса бумажных банкнот[201]. Более того, действуя на опережение и предвидя необходимость пополнения резервов иностранной валюты, Банк Англии уже 10 августа 1914 г. заявил о готовности покупать у любых продавцов золото в слитках по цене 77 шил. 6 пенсов за стандартную унцию, а американскую золотую монету — по 76 шил. 1/2 пенса за стандартную унцию. Чуть позже согласились приобретать и золотую монету японского чекана по 76 шил. за 1 унцию[202].
Конечно, в охваченной патриотической горячкой первых недель войны стране вопрос столь внезапного требования союзника о высылке золота не мог не вызвать острую дискуссию в кабинете. Возмущению министров коварством англичан не было предела. А вот Барк, несмотря на всю яростно патриотическую риторику с его стороны, с самого начала занял соглашательскую позицию. «Сейчас вопрос о компромиссе: золото — обязательства, — изворачивался он, понимая все непопулярность своего предложения. — Надо до 15 млн фунтов стерлингов кредита, а 1/2 обеспечить золотом в натуре… Сейчас 12 миллионов фунтов стерлингов, причем мы должны 8 млн натурой… Есть английский крейсер в Архангельске для конвоирования. Прошу полномочия ускорить переговоры и решить»[203].
Сановники кряхтели, шипели и противились. Но и Барк не уступал. 1 октября 1914 г. на заседании правительства он вновь поднял «вопрос об учете краткосрочных обязательств в Лондоне». И, действуя в привычном для себя стиле, сам сформулировал для себя поручение, которое было удобно всем членам кабинета, ибо снимало с них всякую ответственность, позволяя им сказать себе, что не они в конечном итоге принимали решение о судьбе золотого запаса России. Барк, не мудрствуя лукаво, предложил обтекаемую и беззубую формулировку: «Направить по соглашению министра финансов и министра иностранных дел»[204]. И правительство, выдохнув с облегчением, обреченно согласилось.
Не вызывает удивления тот факт, что министры финансов и иностранных дел быстро пришли к соглашению: золото отгрузить. На это им не потребовалось много времени.
Если же судить по воспоминаниям Барка, то картина его героического противостояния британским притязаниям на русское золото выглядит как борьба одинокого богатыря с вражеской ратью при «довольно равнодушном» отношении других членов Совета министров. Сам он помнит (или делает вид, что помнит) свою пламенную речь так: «…Требование же Англии о высылке ей крупной партии золота в самом начале войны колеблет фундамент нашего денежного обращения и не может быть рассматриваемо как благоразумный акт со стороны союзной державы, заинтересованной, казалось бы, в том, чтобы финансовое наше положение оставалось прочным для доведения войны до победного конца». А что же министр иностранных дел? Его-то Барк и выставляет главным проводником английской идеи прикарманить державное золото. «С. Д. Сазонов, — пишет (по памяти?) Барк, — возражал мне, указывая на то, что Англия предложила нам такую помощь, которая для нее является посильной, и находил вполне правильным, чтобы мы из своего большого золотого запаса подкрепили незначительный сравнительно золотой фонд Английского банка, тем более что Англии придется открывать дальнейшие кредиты союзным странам; и посему британское правительство должно с большой заботливостью охранять свое финансовое равновесие»[205].
Лично у меня подобное изложение Барком своей позиции вызывает определенное недоверие, хотя бы по выбору им выражений[206]. Дело в том, что сама расхожая фраза «война до победного конца» вошла в привычный обиход значительно позже. Тогда, в сентябре 1914 г., пока еще мало кто сомневался в неизбежности победы союзников, и говорить о «войне до победного конца» было просто неуместно. Но это мои рассуждения. И все же ни документы, доступные мне, ни записки участника заседаний Совета министров А. Н. Яхонтова[207] не подтверждают яростной борьбы Барка с соглашателем Сазоновым, что, в принципе, не помешало ему именовать последнего «большим англофилом» и всячески подчеркивать, «что Сазонов находится под полным влиянием англичан»[208].
Но главное в том, что буквально через считанные недели британские крейсера с грузом золота отошли из Архангельска. А ведь сам вопрос доставки, погрузки, согласования условий страховки столь огромной партии драгоценного груза требовал немало времени. Так как же развивались события на самом деле?
Пока в Петрограде русские высшие чиновники состязались в красноречии, в Лондоне шла тщательная проработка условий сделки. Уже 24 сентября 1914 г. постоянный секретарь Казначейства — заместитель министра финансов Джон Брэдбери[209] направил заместителю главы МИД Великобритании письмо следующего содержания (поскольку это основополагающий документ, положивший начало всей эпопее по выдавливанию из России ее резервов золота, приведу его почти полностью)[210]:
Насколько известно господину министру сэру Эдуарду
