но только больше не трогает меня.
Надеваю чистую пижаму и срываю с кровати постельное белье, меняю на свежее и прячусь под одеялом.
Не спится и не плачется. Мозг атакуют мысли о завтрашнем дне.
Что делать? Как существовать дальше?
С Эйне все ясно, и в ту область своих мучений я пока даже не заглядываю. Это как по ампутированной ноге плакать. Да, невыносимо больно, но ее уже не вернешь, и с этим после реабилитации можно как-то жить.
С Тёмой как теперь?.. Он вся моя жизнь, как бы пафосно это ни звучало. Мой дом, моя работа, моя семья. Но я не хочу такой жизни, я в ней просто не выживу.
Тихий скрип двери. Еле слышные шаги, и через мгновение матрас за моей спиной прогибается.
Я не дышу и мысленно молюсь о том, чтобы он не трогал меня.
– Спишь?.. Кристина…
Желание вылететь из постели и из этой квартиры пулей, но я молчу и не двигаюсь. Ненавижу скандалы.
– Не спишь… – двигается ближе и, прижавшись к моей спине, обнимает одной рукой, – прости, Крис… зря я это затеял… Не буду врать – вставляет меня, да… Но надо было с тобой сначала обсудить.
– Думаешь, я бы согласилась?
– Он тебе нравится.
– И что?..
– Нравится? – переспрашивает требовательно и, взяв меня за плечо, переворачивает на спину, – давно его хотела, да?
– Придурок.
Он нависает черной тучей. Взъерошенный весь, хмурый и… побитый.
– За что он тебя так?
Кожа подбородка стесана. Нижняя губа треснула и опухла.
– Тебе это лишнее.
– Да… плевать.
Подтягиваю вверх зажатое между нами одеяло и пытаюсь отвернуться. Не дает. К моему лицу не лезет, но плечи, руки, шею – все покрывает короткими быстрыми поцелуями.
– Не надо… Тём…
– Мудак, да?.. – стонет болезненно, – признаю, Крис, я урод. Прости, этого больше не повторится.
– Не лезь ко мне, – хриплю, когда он наваливается всем телом и обездвиживает меня.
– Прости, зайчон… Ну, прости… не приблизится он к тебе больше.
– Да уйди, ты! – пихаюсь ногами, чувствуя, как истерика подкатывает, – не трогай меня! Мне противно!
– Крис… мне самому противно! Ну, прости!
Борется со мной, но когда неожиданно получает оплеуху, отшатывается сам.
Ошалело смотрит на меня, но я и сама в шоке. Гоняю воздух через легкие в ускоренном режиме в надежде купировать приступ подкатившей истерики.
– Иди спать на диван, Тёма… пожалуйста!.. – шепчу срывающимся голосом, – не трогай меня сейчас!
Он какое-то время не отвечает, кружит глазами по моему лицу и молчит. Взгляд потерянный, загнанный. Из треснувшей губы наливается капелька крови.
– Не хочу я сейчас об этом говорить. Можешь ты это понять или нет?
– Могу, – кивает чересчур активно, – только не думай, что мне легко… и что я готов делить тебя вот так с каждым…
– Заткнись, прошу! – выкрикиваю, пряча лицо в руках, – я же сказала, что не сейчас!.. Уйди!
– Я люблю тебя, Крис…
– Уйди!
Чувствую, как отползает и поднимается с кровати. Даже дышать легче становится. Я тут же прячусь под одеялом.
– Завтра поговорим. Спи.
Не реагирую. Слышу, как забирает свою подушку, шкаф открывает, очевидно, для того, чтобы плед взять. И, наконец, уходит.
Стало ли мне легче после его слов? Да, стало. Он раскаивается, винит себя, переживает. Возможно даже, этот опыт его разочаровал, и он не захочет повторения.
Но это уже произошло. Это не отменишь и не спрячешь за занавеской. Я не хочу с ним быть хотя бы потому, что видела, как он кончил, наблюдая за тем, как меня трахал другой. И наоборот – мой оргазм, самый яркий в моей жизни, на глазах у Тёмы, но не с ним, наши отношения точно не укрепит.
Я не ханжа, но это не нормально.
Заснуть у меня так и не получается. Измучавшись от тяжких дум и бессонницы, поднимаюсь ни свет, ни заря, тихо одеваюсь в джинсы и толстовку, беру куртку и рюкзак и бесшумно выхожу из квартиры.
Медленно шагаю по улице, выдыхая в холодный воздух плотные облака пара, до круглосуточного супермаркета. Покупаю упаковку мармелада, бутылку воды и иду к метро.
В десять утра останавливаюсь у кладбищенских ворот. Рассматриваю украшения на них в виде кованых православных крестов и маленьких ангелочков по краям и чувствую, как из самых недр души к горлу поднимается удушающая волна слез.
Всхлипнув, прижимаю ко рту замерзшие ладошки. Глазам становится горячо и мокро, и из горла рвутся хриплые рыдания.
Прохожу ворота и ускоряю шаг. Иду быстрее и быстрее, пока и вовсе не перехожу на бег. Лечу по главной аллее кладбища, добегаю до поворота, ведущего к маме и папе и, словно в невидимую стену врезавшись, останавливаюсь.
Господи!.. Куда?.. Куда я к ним с этим? Как в глаза буду смотреть?! Что говорить?..
Хватаюсь руками за каменную кладку невысокого забора и дышу, дышу, дышу. Слезы бесконтрольно заливают лицо, а не могу заставить себя сделать хотя бы шаг.
Меня корежит от стыда и ужаса непоправимости произошедшего.
Зачем я это сделала?! Сама же! Сама согласилась!.. Добровольно пошла на это!
Что родители обо мне подумают?! Шлюха! Шлюха и есть!!! Жаловаться пришла?.. Не стыдно?
До мамы и папы я так и не дохожу – не хватает силы духа. Стою на том перекрестке, пока не заканчиваются слезы, а потом, развернувшись, плетусь к выходу.
Выхожу за ограду, еще полкилометра иду вдоль кладбища, перехожу дорогу и останавливаюсь на автобусной остановке.
Телефон на беззвучном, и в нем восемь пропущенных от Артема. Не перезваниваю, но пишу сообщение, что я в вузе на сдаче лабораторных. Он тут же снова набирает меня, но я отключаю телефон.
Не хочу ни говорить, ни видеть его. Никого не хочу. И возвращаться туда тоже.
Глава 15
Открыв дверь в бар, быстро пробегаюсь взглядом по публике и, прижав рюкзак к груди и низко опустив голову, юркаю в пространство между рядом столов и стеной.
Уже неделю на подкорке страх встретить здесь Эйне. Но дни идут, а он здесь так ни разу и не появился.
Почти дохожу до барной стойки, до спасительного коридора остается всего два шага, но в последний момент не удерживаюсь и оглядываюсь на угловой стол.
Черт!
Там Тёма. Заметив меня, подрывается с места и бросается в мою сторону. Я ускоряюсь, но он догоняет ровно на пороге квартиры. Вместе вваливаемся внутрь, я падаю на банкетку, он нависает сверху.
– Где была?
Мои рецепторы раздражают исходящие от Тёмы алкогольные пары. Он снова пьян. Как и
