ухо. Ей едва ли удалось поесть на прошлой неделе, и она выглядела такой хрупкой. Я делал все, что мог, чтобы убедиться, что ей было комфортно, но закончилось это тем, что Моника просто заказывала на дом еду, потому что я точно не был хорош в готовке.
— И да, и нет. Это просто другое. Как будто находимся под экстремальным микроскопом. У нас был намек на это в колледже, но не настолько экстремально.
Я потянулся через центральную консоль и взял ее за руку, мягко сжимая.
— Мы оба знали, что во время кампании будет дополнительное наблюдение.
— Да, но с тех пор, как мы сказали твоим родителям, что я беременна, это стало сумасшествием. Я чувствую, что я своего рода малыш, которому нужно рассказывать, как все делать, а затем выговаривать, если я делаю это неправильно.
Я нахмурился.
— Мне жаль, что это так. Папа и его команда просто пытаются сделать как лучше для нас.
— Да, хорошо. Но это немного раздражает.
Я застонал, покачав головой. Я знал, что не смогу пройти через нее. Моника всегда была очень прагматична и, когда она была на своем пути, было очень сложно увести ее с него. Обычно она была той, кто убеждал меня делать исключения, а не наоборот.
— Мне жаль, что ты так себя чувствуешь, Моника. Я прилагаю все усилия, которые могу, чтобы сделать наиболее удобно для нас, но это сумасшедшая ситуация, и мы все пытаемся вынести лучшее из этого.
— Ты называешь мою беременность и нашу свадьбу сумасшедшей ситуацией? — завизжала она.
Я съежился. Я знал, что так или иначе Моника будет неверно интерпретировать слова. Мне надо было выразиться по-другому. Я старался тщательно подумать, прежде чем заговорить снова:
— Нет. Нет. Нисколько. Я просто… — Я вздохнул. — Слушай, я так же расстроен, как и ты, и я тоже не знаю, что делать. Я никогда не был отцом или мужем или на политической кампании. Когда ты объединяешь все эти вещи, это похоже на одну большую группу.
Она сделала еще один глубокий вдох.
— Да, это действительно так. Прости меня. У меня просто гормоны, сумасшествие и… — Она положила голову на свои руки. — Мы действительно должны навестить моих родителей и сказать им? Мы не можем просто позвонить им, когда я буду в родильной палате? Или послать открытку о рождении?
Я легко рассмеялся.
— Поверь, мне бы хотелось так сделать. Твой папа пугает меня.
Моника подняла голову с рук и моргнула, уставившись на меня.
— Мой папа пугает тебя? Твой папа — долбанный губернатор, баллотирующийся в президенты. Не говоря уже о том, что он за воздержание во время учебы и теперь у его младшего сына беременная подруга. Я думала, что он спрячет меня где-нибудь в темнице, пока кампания не закончится.
Я покачал головой и включил сигнал поворота, выезжая на дорогу в Принсвилл, где жили ее родители.
— Ты слишком сильно переживаешь из-за вещей, связанных с отцом. Представь, я так же, как и ты, боялся говорить родителям о происходящем, но я действительно думаю, что они хотят лучшего для нас. Того же хотят твои.
Я, возможно, произнес эти слова вслух, но чем ближе мы добирались до дома родителей Моники, тем больше я думал о большой стойке оружия в подвале ее папы и о том, что я действительно не был уверен, чем закончится разговор с ее родителями.
* * *
Если мои родители жили в загородном доме с воротами, колоннами и двором, похожем на поле для гольфа, то дом родителей Моники был похож на резалку для печенья. Он был более американским, хотя это мой отец гордился тем, что был во всем американским парнем.
Почти все дома по соседству выглядели одинаково. Смотрелось это так, будто архитектор двадцать лет назад решил, что у каждого должен быть белый или бежевый панельный одноэтажный или двухэтажный дом. У каждого дома был свой крошечный двор и тротуар, а все соседи, скорее всего, знали друг друга. Это напоминало мне о фильме «Плезантвиль», где все дети ездили на своих велосипедах на улице, а их родители сидели на переднем крыльце и с умилением наблюдали за ними.
Я быстро задался вопросом: не это ли жизнь, о которой мечтает Моника. Захочет ли она переехать в пригород и иметь дом с белым забором и передним крыльцом? Я быстро выбросил эти мысли из головы. Моника не была тем типом девушек, которые хотели бы просто осесть. Она даже еще не нашла работу, которая ей бы понравилась, и я не собирался заставлять ее оставлять свои мечты в стороне только потому, что она станет матерью. Она все еще собиралась найти работу мечты и работать в городе, как и хотела. Но возможно придется заглянуть в детские сады на этом пути.
Старый джип ее брата Джордана был припаркован на подъездной дорожке, и я припарковался рядом. Джордан был только на два года младше нас, но он, казалось, ненавидел меня даже больше, чем их отец. Я много раз пытался поговорить с ним и даже установить связь с помощью футбола, но все, что он делал — это давал односложные ответы и я перестал пытаться.
— Я не знал, что твой брат будет здесь, — заметил я, когда открывал дверь для Моники.
Она с трудом сглотнула.
— Я тоже не знала. Наверное, он приехал на выходные.
Отлично. Как раз то, что нам нужно. Еще один человек, который станет свидетелем моего убийства.
Я положил свою руку на талию Моники, и мы ступили на цементную часть маленького переднего крыльца. Дверной звонок был сломан, и отец Моники говорит, что починит его, все то время, что я ее знаю, но так и не сделал этого, поэтому Моника постучала кулаком в дверь.
— Проходите! Проходите! — прокричала ее мама.
Дверь открылась, за ней стояла мама Моники. Добавьте тридцать лет и несколько килограммов Монике, отрежьте ей волосы — и будет ее мама. На ней был длинный свитер и леггинсы. Мама Моники решила нас обнять, поэтому резко взмахнула руками, как птица в полете.
— Моника! Трей! Вы здесь! — Она обняла сначала Монику, а потом меня. Клянусь, эта женщина дарила мне самые длительные объятия. Такие же длительные, как и моя мама. У меня с этим было все в порядке. Она всегда пахла как свежее, только что испеченное печенье, и я словно возвращался домой.
— У меня есть яблочные пирог, с твоим именем, мистер Руководитель Кампании, — воскликнула она, когда меня отпустила.
— Это здорово, миссис
