по войскам Квантунского укрепленного района от 16 декабря № 960)[209]. На следующий день генерал Стессель подписал приказ № 352, призывая священников не оставлять своих обязанностей, но «окропление окопов святою водою производить в такое время, чтобы японцы не могли причинить потерь своим огнем по двигающимся группам»[210]. До сдачи крепости оставалось семь дней.
Предвидя скорую капитуляцию, 21 декабря Стессель подписал следующий приказ (№ 991): «Признаю настоятельно необходимым, чтобы с командами нижних чинов, отправляемых в Японию, следовали бы хотя три священника для пастырского напутствия, которое будет необходимо каждому православному воину, а потому прошу священников завтра к 2 часам дня заявить; если же не будет желающих <…> то назначить из 4ой и 7-ой дивизии по одному, от морских команд и прочих частей одного»[211].
Начали готовиться к сдаче крепости и священники. Встал вопрос о церквях и их имуществе. На запросы начальству был получен неутешительный ответ: «Церкви – военные, следовательно, и имущество их – достояние японцев. Заприте церкви и ключи отдайте остающемуся младшему врачу Коклюгину, пусть он, если позволят японцы, все уложит и вышлет вам в Россию»[212]. Больно было за брошенные святыни.
Как вспоминал Антоний (Мшанецкий), когда он служил прощальный молебен, то «все рыдали и, расставаясь с церковью, хотели предать ее пламени, чтобы избавить <…> от вражеского поругания. Особенно настаивал на этом помощник оружейного мастера, сделавший чудное паникадило и подсвечники из расстрелянных гильз. Я с трудом удержал от этого»[213]. 23 декабря 1904 г. была подписана капитуляция.
Японцы действительно обыскали все церкви, надеясь обнаружить деньги, но на следующий день после капитуляции японский полицмейстер г. Артура по просьбе благочинного о. Глаголева поставил у некоторых храмов японский караул.
Сам о. Глаголев в это время мучительно решал одну задачу. В 1902 г. афонские монахи передали адмиралу Е. И. Алексееву икону Божией Матери Избавительницы. Икона находилась в церкви при штабе крепости. Как вывезти икону из осажденной крепости? О. Глаголев спрятал ее на себе, хотя она и весила более пуда, и потом через Мифу по морю на китайской лодке 80 верст плыл с ней, едва не погибнув во время шторма, а затем через французское посольство доставил в Россию[214]. «Нашим священникам остаться в плену не дозволили»[215], и они – «теперь ненужные люди, с багажом только в 1 пуд и 10 фунтов», вынужденные бросить все свое имущество, – «на положении пленных <…> зашагали в Дальний. А здесь, голодные и бесприютные, в течение 10 дней валялись на полу в недостроенном здании гимназии, подвергаясь самым оскорбительным унижениям!»[216] Возвращение в тыл не для всех священников из Порт-Артура стало окончанием служения, хотя некоторые из них вернулись с тяжелыми психическими расстройствами, нервным истощением, с простудными заболеваниями, разными инфекциями и нуждались в лечении. Сразу по окончании шестимесячного отпуска вернулся в строй о. Антоний (Мшанецкий), продолжал служение уже в другом полку о. Никодим. Часть священников вынуждены были уйти в отставку. Однако немалое число вернувшихся получили через некоторое время новые назначения – в полки, расквартированные в России. И здесь их ожидали большие трудности – вакансий не было. Приходилось соглашаться на временные назначения или продлевать отпуска. Так, священник 27-го Восточно-Сибирского стрелкового полка Антоний (Мшанецкий), находясь еще в Японии, ходатайствовал о назначении его на театр военных действий[217]. Священники Дмитрий (Нещеретов) и Анатолий (Куньев) довольно быстро получили назначения на Черноморский флот[218]. Однако о. Дмитрий (Нещеретов) вынужден был взять двухмесячный отпуск для поправки здоровья, а по возвращении из него столкнулся с тем, что вакансий нет, и был временно прикомандирован к севастопольскому Адмиралтейскому собору. Но поскольку вакансий по-прежнему не было, ему пришлось снова взять отпуск – на этот раз на шесть месяцев[219].
Война близилась к концу, и вакансий становилось все меньше. Священник эскадренного броненосца «Ретвизан» Павел (Ратьковский) получил отпуск до назначения на другое место службы с сохранением содержания до 3 ноября 1905 г., а затем вместе с о. Михаилом (Рудневым) был временно прикомандирован к кронштадтской Морской Богоявленской церкви «до получения ими штатных мест» – одного в Учебно-артиллерийский отряд, а другого в Учебно-минный – «для духовно-нравственных бесед и поучений с чинами отрядов»[220]. Однако по болезни о. Михаил (Руднев) не смог приступить к исполнению своих новых обязанностей.
Вообще почти все возвратившиеся из Порт-Артура священники были тяжело больны. Высказывались даже сомнения в том, что они смогут когда-либо приступить к выполнению своих служебных обязанностей. Священники Руднев и Нещеретов вынуждены были продолжать лечение до 1906 г., о. Добротворскому после освобождения из плена пришлось на полгода остаться во Франции.
Окончание войны было для многих не меньшей травмой, чем само пребывание в Порт-Артуре. Началась длительная переписка с целью доказательства своего участия в военных событиях.
Переписка велась в основном для получения наград и назначения повышенных пенсий. В большинстве случаев священникам все же удавалось их получить, но лишь после 1906 г. Впрочем, выплачивались они нерегулярно и с многочисленными удержаниями. В этой связи больше всего вынуждены были доказывать свои права священники Василий (Слюнин) и Антоний (Мшанецкий). О. Василию (Слюнину) неоднократно задерживали жалованье (первый раз после возвращения с фронта он получил 100 рублей лишь 11 февраля 1906 г. через штаб Одесского округа)[221]. «Квантунскую пенсию» ему назначили только 7 апреля 1906 г.[222] О. Антоний (Мшанецкий), которому также задерживали жалованье, в декабре 1905 г. вынужден был даже обратиться к редактору «Русского инвалида»[223].
Тем не менее, анализируя деятельность военного духовенства в Порт-Артуре, можно утверждать, что это был практически единственный во время Русско-японской войны удачный опыт реализации составленной в 1903 г. программы работы священников с нижними чинами. Это объяснялось не только кадровым подбором самого духовенства Порт-Артура, хорошей материальной базой и сплоченностью коллектива паствы. Залогом успеха стали и обстоятельства, при которых развивались события: ограниченность пространства, психологический климат в осажденном, голодающем и оторванном от России городе, бомбардировки, требовавшие дополнительной мобилизации нравственных сил, стремительность сдачи крепости. Что касается судьбы военных священников после войны, то она была общей для всего военного духовенства в целом.
Обеспечение отправления религиозных обрядов русскими военнопленными в Японии в 1904–1905 гг
Опубликовано: Вестник Российского университета дружбы народов. Серия «История России». 2006. № 3 (7). Специальный выпуск. С. 79–89.
Одной из самых тяжелых психологических ситуаций, связанных с войной, является пребывание в плену. Солдаты, временно лишенные свободы и
