даст. А за пятьсот тысяч ты мог бы получить хорошего информатора там, куда твои грязные руки все же не доходят.
Суррогат еще посидел, сверкая идеальной улыбкой, рядом с Вином. Его одолевали мысли от «не прикончить ли ее здесь сразу» до «неплохая идея заиметь крота».
И вот он отпустил ее и подошел к панорамному окну (одна из причин еще восседать в таких зданиях) — виды его вдохновляли. В такие моменты ему казалось, что он мог бы привлечь самые горячие перспективные проекты и заправлять всем миром.
— Триста. Говори, что ты знаешь и проваливай, — не оборачиваясь сказал он.
— Деньги вперед, — встала и поправила свой красивый костюм Вино.
Мужчина сел за стол, достал чековую книжку, чиркнул там что-то и бросил на другую часть стола.
— Итак?
— Мне жаль, дорогой, — как ни в чем не бывало подсела за стул напротив женщина, — но это дело рук твоего отца.
Было бы крайне удивительно, если бы Красное Вино не знало про их родственную связь. И не сочтите за малодушие Суррогата, что так легко распрощался с деньгами. Он знал, что ценная информация дорогого стоит на самом деле, так же, как и знал, что, пройдя столь незатейливое его испытание, барышня напротив вряд ли преподнесла бы лживые и неподтвержденные факты. Суррогат знаком с таким типажом: мало кто блефует, чаще всего они просто так же, как и он, любят играть по-крупному.
Глава 9
Двумя днями ранее
На мосту, что заволокло утренним туманом и веяло холодом стоял низкорослый мужчина в возрасте, закутавшийся в тулуп и шапку-ушанку, и курил самокрутку, чтоб хоть как-то согреть потрескавшиеся пальцы.
Он был весь сморщен, не сколько даже в лице, что в душе. Его поглотила неизвестность и самобичевание, будто в нем дрались два демона и вот уже на протяжении последних лет ни один из них так и не одержал победу.
Любое воспитание — это хождение по лезвию ножа, никогда не знаешь, где ты совершишь ошибку и сломаешь психику ребенка. Где это чертова грань между избалованностью, вседозволенностью и начало проблем с самоуверенностью и низкой самооценкой? Когда Самогон упустил из виду тот момент жизни своего сына, что тот из милого прекрасного мальчика перерос в негодяя, что идет по головам ради своих корыстных целей?
В такие минуты мечтаешь повернуть время вспять и исправить все ошибки на корню, не замечая, что в любом случае сделаешь другие ошибки и в последствии столкнешься с другой проблемой. Вся наша жизнь — сплошь опыт через просчеты, цена которых порой слишком высока.
— Все грустишь? — спросил его подошедший мужчина.
— Неизбежно, — ответил ему старик.
— Дашь прикурить? — попросил тот. — Давно не имел дела с самокрутками.
— Да трава это. Матрешка и всякая подобная зелень, — отмахнулся Самогон, но все же не отказал.
— Полезная вещь, — улыбнулся мужчина и закурил.
— Хорошо помогает с нервами. Успокаивает, знаешь ли, — поддержал его старик.
И так они стояли в тишине еще минут пять. Наверное, вы слышали о невербальном контакте у коренных американцев — прийти в гости, покурить долгое время и не сказав ни слово уйти — и это считается у них тоже общением. Так и вот эти наши приятели выглядели в данный момент именно как те индейцы. Они молчали, каждый уйдя в свои мысли и не спешили переходить к сути встречи.
— У меня плохие новости, Самогон, — сказал джентльмен, потушив окурок дорогущими ботинками.
— Я был к ним готов, — повторив телодвижение собеседника, ответил бородач. — Говори, что еще натворил мой отпрыск?
— Он придумал новый вид химии, что прозвал Каббала и планирует его поставку в штаты.
Самогон грустно улыбнулся и начал рассматривать свою изношенную обувь. Он был конспиратором в какой-то мере, в частности того, что касалось одежды. Столетиями носил портянки с лаптями и его это устраивало. Пока все же время и жизнь не заставили его одеть кожаную обувь, что в первое время давалось ему тяжело, ведь она была куда тяжелее и неудобнее соломенной лапти. И стоя сейчас в «кирзовых» сапогах (он специально взял такие, что напоминали ему о былых счастливых днях) Самогона, по-видимому, посетила мысль, что и это его качество могло сподвигнуть сына к кардинальным изменениям. Да и вообще Суррогат был из другого теста изначально. Ему нравилось все новое, как бурлила, видоизменялась жизнь вокруг, весь кипиш народа на празднествах, что они посещали вместе. Он был очарователен еще тогда, к нему все тянулись. Ведь и он был новым для всех, как и они для него. Самогон предостерегал сына, говорил: не стоит делать того и иного, но Суррогат лишь мило улыбался и все равно творил хаос.
— Молчишь? — спросил его собеседник, хотя понимал, что старику просто нечего ответить на его информацию. Возможно, другой батя и отреагировал бы бурно: «Да я ему голову оторву!» или «Ну попадись мне мальчишка! Я тебе такое устрою!», но только не Самогон. Психологи сказали бы, что он типичный флегматик, но, кажется, дело немного в другом. Самогон то ли изначально знал, каким станет его сын, то ли уже устал слушать о зле, что он несет в мир.
Так тянулись долгие минуты, пока джентльмен не ушел, лишь кивнув на прощание. Ему казалось, что Самогону надо побыть одному прежде, чем принять хоть какие-то меры. Не всегда всем дается принимать решения сразу, особенно, если это касается твоей родной крови.
Через какое-то время седовласый старик в ушанке с трясущимися от холода руками набрал номер телефона и сказал:
— Мне нужна твоя помощь.
И замолчал вновь. На том конце провода так вообще ничего не ответили и просто положили трубку. Можно было бы сказать, что там его поняли без лишних слов, лишь обратив внимание на грустный голос, но скорее дело было в другом: тот человек не привык получать звонок от этого абонента, и раз такой случай предвиделся, дело и впрямь было дрянь.
За час до встречи в баре
— Спасибо, что приехал, — дружески поприветствовал Самогон своего старого друга.
Снимая верхнюю охотничью одежду кочевников и оставшись в дэгэл18, Кумыс мило улыбнулся старику.
— У меня был выбор? — усмехнулся он.
— Прости, сынок, — по-отечески извинился Самогон, наливая себе выпить. Разговор предстоял тяжелый, поэтому без тяжелой артиллерии было бы сложно говорить о чем-либо. Он предложил и Кумысу, но тот показал на свою фляжку в нагрудном кармане.
— Предпочитаю все свое носить с собой, — и пригубив напиток, спросил: — Что привело нас сюда? — растирая ладони после холода.
Старик помалкивал, лишь тихо
